Был завод, с которого все начиналось. Разорившийся, выкупленный за бесценок. Иван Закс ставил его на ноги самостоятельно. Потом к нему присоединился лучший друг, с которым они с детства разве что не срали на соседних горшках. Потом лучший друг неудачно вложился в транспортную компанию. Прогорел к чертям. И решил поднажиться за счет того, кто доверял ему безоговорочно. Он никогда не контролировал финансы. Этим занимался Иван Иванович. Но в один прекрасный день часть средств была инвестирована в подставную фирму, которая покрывала фактически обанкротившееся предприятие Горина. Когда кто-то решает, что имеет право на большее, ничто не остановит его от того, чтобы протянуть руку и взять это большее. И началась разборка века в рамках отдельно взятого предприятия. Потому что Закс-старший не мог не заметить того, что происходило. Первое, что он сделал, это объявил о своем уходе из компании, которую они основали вдвоем. А это значило, что он уводит свой капитал. И крах Петра Михайловича становился неминуемым.
Никто никогда не узнает, каким образом Горин переоформил документы на владение заводом. Впрочем, Виктор приблизительно представлял. Горины были вхожи во многие двери — чиновничьи, правительственные… Но тогда… Тогда это все казалось каким-то бредом, какого быть не может. Иван Закс угрожал судом, физической расправой, чем-то еще. А потом его не стало. Его просто застрелили на охоте. Несчастный случай. Виктор очень хорошо знал, как устраивают подобные несчастные случаи. В те времена бизнес честно не делался. А случайностей не существует в природе.
Сморгнув непрошенное воспоминание, он вернулся к столу и снова плеснул себе коньяка. Выпил залпом, отер ладонью рот. Он научился ненавидеть. Тогда научился. Десять лет понадобилось, чтобы почти забыть. И при этом не забывать ни на минуту. Потому что он не знал, он не знал, он, мать твою, не знал, что на той гребанной даче был еще кто-то, кроме Петра Горина! Стало известно только через пару часов после расправы, когда отзвонились ребята и рассказали о двух трупаках — матери и дочери. Обе были найдены на втором этаже дома. Случайные пули.
Вот тогда начался ад.
— Двадцать процентов, — мотнул головой Виктор, снял со спинки стула пиджак, накинул его на плечи и поплелся к двери.
Через сорок минут он уже входил в «Носорог».
В этот вечер в гостиной было на удивление шумно. Отовсюду раздавались зажигательные бразильские ритмы. В глубине зала, на небольшом подиуме у шеста танцевала сальсу Северина. Уследить за быстрыми, ритмичными движениями ее бедер было почти невозможно. Вокруг обнаженных ягодиц взлетали и опускались бесчисленные нити темно-синей густой бахромы. Такой же бахромой был обшит неглубокий лифчик, почти не скрывающий ее дрожащих в живом пульсе танца грудей с темноватыми сосками. Страусиные перья в прическе соблазнительно подрагивали вслед движениям девушки.
Она мелко переступала ногами. Вертелась вокруг шеста, скользила вдоль него, вскидывая руки и призывно раздвигая колени, отталкивалась от серебристого металла. И без остановки вращала бедрами.
Глаза ее загорелись, когда на сцене оказались двое мужчин из присутствующих в гостиной. Заводясь все сильнее, она кружилась между ними. Наклонялась вперед и распутно прижималась по очереди к мужским брюкам, которые начинали заметно, недвусмысленно топорщиться.
Северина отстранилась и снова сделала шаг сначала к одному из мужчин. Взяла его ладони и провела ими по своей возбужденной груди, животу, ягодицам. Глубоко запустила его руки между плотно сдвинутыми бедрами, будто втягивая их в себя. Откинула голову и страстно изогнула спину, замерев на бесконечно долгое мгновение под повисшую паузу в музыке.
Едва раздались новые звуки, Северина резко выпрямилась, с горловым стоном отлепилась от мужчины и проделала то же самое с другим.
Зрители неистовствовали. Опираясь на шест, она похотливым взглядом смотрела на них, будто приглашая на подиум следующего.
Один из ее случайных партнеров не выдержал. Соскочив вниз, потянул за собой девушку. Перекинул ее через плечо и понес наверх. Она звонко, тягуче повизгивала. Так, как повизгивала перед приближающимся оргазмом. Минутой позже за ними бросился и второй.
Расслабив узел галстука, лишавшего его возможности дышать, Виктор стоял на улице и медленно курил. В голове вертелось дурацкое: «Одна капля никотина убивает лошадь». От запаха табака тошнило. Еще больше тошнило от неприятного, липкого чувства, сковывавшего его изнутри. Оно гладким комом неторопливо ворочалось в области грудной клетки. Свежий ноябрьский воздух вместо того, чтобы привести в чувство, делал только хуже.