— Марго! Анастасия! Живо собирайтесь, — раздался его голос в доме. Сам он направился в свой кабинет. Снял семейный портрет, открыл сейф, принялся сваливать без разбора его содержимое в кейс и снова крикнул: — Берите только самое необходимое. Одну сумку на двоих!
Марго бросилась за мужем и в полной растерянности замерла на пороге.
— Петруша, что? — только и смогла произнести она.
— Не задавай глупых вопросов, — закричал Горин. — Ты что, телевизор не смотришь? Не понимаешь, какие времена? Будете жить в городе, среди людей. Охрану вам найму. Собирайся иди!
— Петь, но ведь тут хорошо, тихо… — испуганно ответила она, осеклась и медленно, как сонная, направилась к лестнице. Потом обернулась и снова спросила: — Это надолго?
— На столько, на сколько надо! — Петр Михайлович кинулся к ящикам стола. — И, пожалуйста, сделай так, чтобы Настя не начала упрямиться. Не до этого сейчас.
— Да, я постараюсь…
Она вышла из кабинета. Позвала Настю. Как-то глупо подумала, что желание дочери приехать в Питер сбудется раньше, чем она ожидала. Чем они ожидали.
Достала сумку из каморки в прихожей. Поднялась с ней в комнату. Стала скидывать вещи. Снова позвала Настю. А потом села на постели. Если бы только она знала, что именно так застанет ее последняя минута в жизни.
Настя зашла в комнату к матери, увлеченно жуя жвачку.
— Чего мам?
Марго не успела ответить. Визг колес у дома заставил ее вздрогнуть. К окну подходить не стала. Только прижала к груди обе руки.
— Кто там, Насть?
Девчонка выглянула в окно и с округлившимися глазами наблюдала, как кавалькада черных джипов рассекает по материнским клумбам, как из них выскакивают коротко стриженные спортивного вида парни. У некоторых в руках были биты.
— Горина позовите! — раздался звучный голос, донесшийся из-за стекла, но отчетливо услышанный Настей.
— На хрена он тебе сдался? — отозвался один из мужиков от отцовской машины.
— Позови, говорю, — сдержанно повторил голос, а она никак не могла понять, кому он, этот голос, принадлежит. Потом поняла — этот впереди, отличающийся от всех, с волосами по плечи, худой, совсем непохожий на мордоворота.
— Петр Михайлович занят, просил не беспокоить, — оскалился Гориновский охранник.
— А ты скажи, что Виктор Закс заехал. Отца помянуть. Выйдет обязательно.
— Хрен тебе!
— По-хорошему не хотим?
Кто выстрелил первым, Настя заметить не успела.
— Мам, — вскрикнула она и отскочила от окна.
Только потом увидела, как Марго грузно повалилась на пол, а из-под ее головы растекается лужица красного цвета. Закусив кулак, Настя выбежала из комнаты, но в холле уже были слышны тяжелые быстрые шаги. Она спряталась в стенном шкафу, оставив узкую щель, в которую было видно вбегающих в дом убийц. Один, второй, третий, тот, который назвался Заксом, еще один, и еще, и еще…
— Живо мне его найти! — заорал Закс. — И чтоб пальцем никто эту тварь не тронул — мой!
На его крик никто не отозвался, только разбежались по комнатам. Насте оставалось лишь сильнее вжаться в шкаф, но оторвать взгляда от красивого лица человека, который пришел, чтобы убить ее, она не могла.
— Ах ты щенок! — вылетел из кабинета Горин, направляя на Закса револьвер. — Весь в своего папашу-мудака.
Оружие из его рук выбили. Секунда, и пистолет грохнулся на пол с оглушительным стуком. Кто-то из Заксовских ребят живо его подхватил. Закс шагнул вперед. Теперь никаких эмоций в нем не было. Он казался непроницаемым и холодным.
— Здравствуйте, Петр Михайлович, — зловеще спокойно произнес он.
— Зачем приперся? — прохрипел Горин, отплевываясь.
— Сами знаете. Вопрос есть. Вы или не вы, Петр Михайлович?
— Не тебе, сопляк, допросы мне устраивать!
— Неправильный ответ. Еще раз спрашиваю, вы или не вы?
— Надо было и тебя, гаденыша, порешить, — Горин выровнялся во весь свой немаленький рост и грязно выругался.
— Спасибо за честность, — криво усмехнулся Закс. — Передавайте папе привет.
Вытянул руку, сжимавшую пистолет. На мгновение замер. Сжал зубы и выстрелил.
Настя зажмурилась и услышала грохот, отдающийся в ее ушах многократным эхом.
Горин повалился на пол. Несколько секунд Закс молча смотрел на него. Теперь лицо его казалось растерянным. Но растерянность постепенно сменялась чем-то новым, чего раньше не было. Он продолжал сжимать зубы так, что ходили желваки. Но при этом черты его были искажены выражением боли и одновременно отрешенности. Потом все стало на место. Будто захлопнули форточку. Он медленно опустил руку. Посмотрел на одного из парней и коротко сказал: