— У меня только растворимый.
— Неважно, — Анна присела на стул, скинула куртку. — Илья Петрович, вы, случайно, не знаете Бенкендорфа? Я поняла, что он давно уехал из страны.
— Знаю. Его в наших кругах многие знают — светило. Правда, с чужих берегов, — он замолчал. Достал сахарницу, поставил на стол, параллельно отодвигая в сторону кипу бумаг. Туда же определил чашки. Всыпал кофе. Проделывал все деловито и с холодноватой отстраненностью. На него это было больше похоже, чем дальнейшие слова: — Май нам не подходит, Анна Петровна.
— Почему? — голос был тихим, а лицо девушки совсем серым.
— Я вас пугать не хочу, и обнадежить мне вас нечем. Донора нет. Детей до года у нас не оперируют, потому что вес не позволяет. Развиваться нормально она не может, потому что почки не справляются. Замкнутый круг. Бенкендорф такое делает. Он вообще чудеса творит, — чайник закипел и на некоторое время Фурсов замолчал. Налил в чашки кипяток. И, наконец, добавил: — Обычно донорами становятся родители или родственники, чтобы не ждать и не нести дополнительные расходы. Обращаться к госпоже Веревкиной, я полагаю, смысла нет?
— Нет, — еле слышно прошелестела Анна.
— Ясно. Еще 90-100 тысяч.
Повисла пауза, длинная и мучительная.
— Почему май нам не подходит? — настойчиво повторила Анна вопрос.
— Левая почка в данный момент не работает совсем. Правая отказывает. На диализе она может протянуть какое-то время, но… Врача, у которого Веревкина наблюдалась во время беременности, пришибить мало. Либо ее, если она не «наблюдалась». Простите…
— Я буду искать деньги, — мрачно сказала Анна и поднялась. — Спасибо за кофе.
— Вы же не выпили.
— Да, простите. Но все равно спасибо. Можно заглянуть к Насте?
— Можно. Я санитарок предупредил, чтобы вас в любое время пускали. Сейчас ей чуточку лучше.
Анна ушла. Пробыла некоторое время в палате, поговорила о какой-то ерунде с медсестрой.
Долго добиралась домой, автобусы как сквозь землю провалились. Автомобиль, подаренный Заксом, был на экспертизе по условиям залога. Ее собственный — стоял под домом.
Заложить и его? Что еще можно? Кому нужно? За-чем?
Продрогшая, голодная, озабоченная тем, где достать недостающую сумму денег, Анна зашла в квартиру и закашлялась от табачного дыма.
— Совсем охренел? — спросила она Закса, возникнув из сизых клубов на пороге кухни.
— Совсем, — отозвался Виктор. Голос был совсем как этот дым — какой-то тягучий, ползущий, нечеткий. Язык ворочался вяло и невнятно. — Где была?
— Гуляла, — она устало села напротив него, вытащила из пачки сигарету и кивнула на бутылку виски. — И мне налей.
Закс с готовностью потянулся по столу, едва не смахнув стакан на пол. Он совсем не походил на себя. Взъерошенный, помятый, неряшливый при том, что одет был с иголочки, как обычно. Хуже всего было лицо. Из него ушла всякая резкость и четкость черт, отчего он казался старше, чем был, лет на десять. В конце концов, до бутылки он все-таки дотянулся. Стакан с соседнего стола не без труда, но поставил. И сказал:
— Я у тебя поживу?
— Тебя жена из дома выгнала? — громко, зло рассмеялась Анна. Одним махом выпила виски и крупно вздрогнула всем телом. — Так здесь тебе не гостиница.
— Здесь не гостиница, — повторил Закс, мотнув головой. — Здесь притон. В котором я буду жить, сколько мне надо.
— Это моя квартира, если ты забыл. И я могу с ней делать, что захочу. Даже продать.
— Ты? — хохотнул Виктор. — Ты моооожешь. Ты много чего можешь… А я нихрена не могу. Я импотент, понимаешь? Полный. Во всем, кроме секса. Доказать?
— Что именно? Что ты импотент? Или обратное?
Он молчал, некоторое время глядя куда-то мимо нее. Кажется, он совершенно не понимал того, что говорила она, и того, что говорил сам. Если бы в этот момент его спросили, как он оказался в ее квартире, скорее всего, ответил бы, что не помнит. Он нашел себя за этим ее столом и с виски из ее бара.
— Лиза подала на развод в прошлый вторник, — наконец, прозвучало на кухне.
— А ты типа расстроен, — ухмыльнулась Анна и налила себе еще виски. — Ну поваляйся в ногах, может, вернется.
— Тебе бы лучше тоже от меня свалить, — он подставил свой полупустой стакан для добавки. — Я же и тебя уничтожу, в конце концов. Если, конечно, есть еще что уничтожать.
— Да мне пофигу! — она толкнула к нему бутылку.
Он взял ее и глотнул прямо из горла. Отставил на стол и выдал:
— Научишь?
— Педагогика — не мое призвание.
— Ну да… У тебя другое, мать твою, призвание. Там ты справляешься.
— Справляюсь! — гордо заявила Анна, поднялась и в двери обернулась. — Не подожги квартиру.