— Я Горину визитку оставил, — сказал он однажды, ввалившись в кабинет.
— Совсем делать нех*й?
— А иначе не интересно. Он даже знать не будет, что я на него охочусь. За ним сейчас по городу машинка кружит. Ник выруливает. Пусть пощекочет деду нервы.
— И что это даст? Он усилит охрану.
— Ну пусть усилит. Пох*й на его охрану. Эта падаль кровью захлебнется. И не только своей.
В ту минуту, когда Закс медленно кивал болтавшему Цунами, он еще не знал, что кровью — и чужой, и своей — захлебнется только он. Это была его война.
О том, что Горин попался на покупке билета в Лондон, стало известно на следующий день. Билет был один. Свою семью, по всей видимости, он вывозить не собирался. Но Заксу было глубоко плевать на его семью. Единственный, кто еще был ему нужен — это Петр Михайлович. Остальное его не интересовало. В то время он не знал себя, не ощущал себя, не был собой. И в то же время впоследствии задумывался — а может, именно тогда он и был настоящим? Каким не был ни минуты всей предыдущей жизни? Может потому и не важна стала вся предыдущая жизнь, если ради одной минуты возмездия он готов был пожертвовать всем на свете?
Летний день был ярким. Настолько, что когда Виктор ехал на заднем сидении автомобиля в Репино, в нескольких километрах от которого Горин отстроил дачу, он не знал, куда деть глаза. Било в лицо, заставляло пылать кожу. Солнце ли? Может быть, что-то другое? Может быть, предчувствие? Это ему не суждено было узнать.
Машина Петра Михайловича оказалась под домом — где еще ей быть? Цунами говорил, что старик сорвался с работы в аэропорт, а оттуда за шмотками. Черт его знает, что он прятал на той даче. Дом стоял на отшибе, скрытый полосой леса, из поселка его видно не было. Это значительно облегчало дело.
Закс вышел из машины. Навстречу им высыпала охрана Горина. Их было немного. Заксовских оказалось больше, но это было предусмотрено. Петр Михайлович всего лишь озаботился тем, как скорее сбежать. Закс готовился давить его до последнего.
— Горина позовите! — потребовал он.
— На хрена он тебе сдался? — отозвался Пика. Пика — уже лет пять личный телохранитель Горина. А до этого — просто близкий друг Гориных-Заксов. Пика учил его стрелять. Пика впервые отвел его на спортивную стрельбу. Пика отбирал мужиков в их охрану. И наверняка Пика организовывал убийство Ивана Закса.
— Позови, говорю, — тяжелым голосом потребовал Виктор, чувствуя, как по спине пробегает холодок от одной мысли, что сейчас все будет кончено.
— Петр Михайлович занят, просил не беспокоить.
— А ты скажи, что Виктор Закс заехал. Отца помянуть. Выйдет обязательно.
— Хрен тебе!
— По-хорошему не хотим?
По-плохому Пика ждать не стал. Он открыл стрельбу. Он выстрелил первым — нет, не во Виктора. Рядом. Вторым — Цунами. И только тогда Закс схватился за пистолет.
Это оказалось делом нескольких секунд. Этих секунд он не помнил тоже. Они не держались в его памяти. Потери считали уже потом. В следующий раз он нашел себя уже в доме, в гостиной. Пацаны рассыпались по первому этажу. Кто-то ринулся на второй. И только навстречу им вылетел Горин.
Что они орали тогда — он не помнил. Отпечаталось только последнее. Это будет с ним до самого конца жизни.
— Надо было и тебя, гаденыша, порешить.
— Спасибо за честность. Передавайте папе привет.
Вот тогда перед глазами пронеслось все. Вся жизнь. Как говорят, перед смертью. Только смерть была не его. Всего несколько секунд, и пути назад не было. Он ненавидел. Ненависть уничтожила все вокруг. Честно и справедливо. За ненависть цена выше, чем за любовь. Хотя и любовь — удовольствие недешевое.
Закс отвлекся. Потянулся к сигаретам и передумал. Оказалось, вовремя.
Из торгового центра Анна вышла одна. Времени было потрачено достаточно для чего угодно. Она по-прежнему бегом добралась до машины, впрыгнула в нее и теперь мчалась по окраинным улицам еще быстрее, чем раньше. И все равно дорога на другой конец города оказалась долгой.
Здание, у которого она припарковалась, было зданием больницы. День переставал быть томным. На сей раз Закс, ведомый чем-то, что сам не смог бы назвать, вышел и направился за ней следом. В холле ее потерял. Нахрена он это все делает, не понимал и даже не пытался понять. Он давно перестал понимать себя. Три недели странного существования, в котором были изнуряющая работа, ненормированное количество секса и нежелание вспоминать, что он натворил. Потому что если бы вспомнил — шаг к помешательству был бы сделан. Лучше забивать дни охотой. Хотя он и ненавидел охоту.