Неожиданно кобель замер, не выходя из нее, но и прекратив ритмичные движения.
«Узел, бл*!» — успела подумать Таня, прежде чем пес стал кончать, накачивая ее спермой. Основание его члена стало надуваться, растягивая стенки у входа во влагалище. Горячо. Больно. Невыносимо. Он был весь в ней. Полностью. Разрывал ее изнутри. И не прекращал расти. Теперь уже ее язык показался изо рта. Ее слюна стала медленно стекать на пол. Ее глаза закатывались. Но кричать она не могла. Она могла только принимать в себя кобелиный член. До тех пор, пока не почувствовала дикую пульсацию, захватившую ее всю, полностью. От пальцев ног до висков. И средоточие этой пульсации было там, где пес сомкнулся с ней в вязке. И казалось, что длится это уже вечность.
От второго оргазма, накатившего на нее бешеной волной при мысли, что она кончила с кобелем, Таня все-таки закричала и отключилась.
Когда пришла в себя, пса не было. Валялась на полу в луже спермы. Слышала псиную вонь. И больше ничего не чувствовала. Ни страха, ни боли, ни раскаяния, ни отвращения. Клиент спал на диване, в той же позе, что она выхватила глазами во время случки. Сколько он сидел здесь, глядя на нее, валяющуюся возле камина, пока не уснул?
Таня встала. Подошла к креслу, на котором бросила вещи. Вытерла, насколько могла, ноги о портьеру. Оделась. Потом подошла к мужчине. Смотрела на него. Она не знала, сколько и зачем смотрит. Просто запоминала его черты. Наверное, его можно было назвать красивым. Слишком красивым. Таня даже склонилась к его лицу. Если бы он спал не так крепко, почувствовал бы на коже ее дыхание.
Потом она вздрогнула. Крупно, всем телом. Стала озираться по комнате. На небольшом столике у камина стояло несколько бутылок и графинов со спиртным на любой вкус. Клиент был не столько эстетом, сколько всеядным. Целый ликеро-водочный завод. И заодно винокурня.
Следующие несколько минут она тихонько ходила по комнате, щедро поливая ее спиртным.
Когда она покидала дом, поеживаясь от прохладного февральского воздуха, то уже отчетливо слышала запах гари. И все равно ничего не чувствовала. Самое сильное, что можно было испытать, она испытала, обслуживая пса.
Анна протянула Тане бокал, в который до этого налила водки.
— Пей! — сердито велела подруге. — Хуже не будет. Он сгорел?
Таня послушно отхлебнула — слишком много, чтобы не закашляться. Тело ее выворачивало от этого кашля. Потом отставила водку на стол и ответила:
— Да. По телеку говорили, что сгорел. Я тогда еще у себя была. Потом испугалась, ушла.
— По телеку? — нахмурилась Анна. — Имя называли?
— Не помню… наверное… — Таня мотнула головой и по-идиотски хихикнула: — Как думаешь, пес тоже поджарился?
— Не знаю, наверное, если двери были закрыты. А мог в окно выскочить, — она подошла ближе. — Тань… ты совсем не помнишь, как его звали?
— Нннет… только имя… Он, когда меня еще только в «Носороге» снял, сказал называть его Виктором. Фамилия немецкая какая-то была.
Анна приложилась к горлышку бутылки и несколько раз хлебнула. Потом упала на диван и заставила себя думать. Первая липкая мысль была отброшена. Это не мог быть Закс. Он сидит. И кажется, она впервые искренне, а не по привычке порадовалась, что сама же его туда и упекла.
— А где его дом… был… помнишь?
— Не помню… Ни хрена не помню. Только лицо. У него очки такие дурацкие были — кругленькие… А ему шли. Ты представляешь, он даже трахался в очках.
— Когда это было, дура? — закричала Анна.
От крика Таня вздрогнула и потянулась за бокалом. Передумала. Посмотрела на подругу.
— В прошлый вторник.
Анна всхлипнула.
— Вот же дура! — сказала в никуда и, не глядя на Таню, спросила: — Говоришь, уехать тебе надо?
— Наверное, надо… Аня, мне страшно.
— Чего боишься?
— Не только собак, — хохотнула Таня. — Тебя когда-нибудь пес е*ал?
— Нет. Тебе в милицию надо.
— Зачем?
— Рассказать, как все было.
Таня тихо рассмеялась. А потом все-таки допила водку из бокала. Потерла лоб. И проговорила:
— Я у тебя пока останусь, хорошо? Хотя бы сегодня.
— Оставайся, — сказала Анна и кивнула на бутылку. — Еще будешь?
— Нет… я посплю. Я не сплю почти. Я устала.
Глава 18. Правда
Виктор Закс целовал ее. Целовал в губы, даже не догадываясь, что был одним из немногих, кто знал их вкус. Северина никогда не целовалась в губы, но клиенты не жаловались. Приходили они за другими ласками, в которых она не отказывала.