— Я должен занести ваши фамилии в список, — он ловко выхватил из отворота плаща очки, взглянул на разграфленную страницу бумаги. — Да, в список номер 967…
— Что это значит? — спросил Свиридов.
Гость удивился вопросу и взглянул на Свиридова, придерживая у глаз очки:
— Как, вы не знаете? Но разве вас не предупредили? Я из комиссии по вербовке. Сегодня господин Шмидт позвонил нам и сообщил, что ваша броня имеет силу только до завтра. Из этого следует, что завтра вы сможете отправиться в путь. Надеюсь, вам уже разъяснили, что все эти злостные вымыслы о будто бы тяжелом положении иностранных рабочих в Германии являются большевистской сплетней, и не больше.
Он улыбнулся, зажмурил глаза и по-актерски воздел руки.
— Завидую вам, дети! Вы молоды. Вам дано увидеть многое: возделанные поля Европы и ее великие города, подлинную культуру и подлинный порядок… Жаль, я очень стар. Меня не удержали бы здесь ни за какие блага! Я знаю, вы будете еще меня благодарить…
Русевич первый заметил у ворот завода двух полицейских. Он спросил:
— А эти господа что, пришли с вами? Видно, опасаются, как бы мы слишком не поблагодарили вас?
Гость передернул плечами и достал карандаш.
— Они не вмешиваются. Просто они выполняют приказ комендатуры. Я мог бы, конечно, обойтись и без них, однако не я устанавливаю порядки… Итак, — он указал карандашом на Тюрина, — имя, отчество, фамилия, национальность и возраст?
…Так подготавливалась спортивная встреча с командой «Рух». Старый человек с лицом монаха и глазами ищейки до позднего вечера составлял список. Вряд ли он знал, что сейчас от самих этих людей зависело, отправят ли их в далекую неволю или оставят в неволе здесь. Но пленники понимали, что шефу не составит труда объявить набор новой бригады. Он привел бы в исполнение свою угрозу, если бы спортсмены-грузчики отказались от игры. В тот вечер, когда ушел «монах», они проголосовали решение. Решено было играть…
Тяжело раздумывая о чем-то, необычно замкнутый и угрюмый Дмитрий Свиридов в заключение сказал:
— Решение принято всеми — прошу это запомнить, ребята, — я никого не понуждал. Быть может, это последняя наша игра. Что ж, проведем ее достойно. Однако никто из нас не знает своей судьбы. Всякое может случиться, и потому, я думаю, следует всем нам запомнить и этот совет наш и наше единодушное решение.
Вспоминая позже матч с хвастливыми молодчиками из «Руха» — их заносчивые позы перед началом игры, их растерянность и смятение уже при первой решительной атаке киевлян, Русевич не мог удержаться от улыбки. Защитник «Руха» по кличке «Бизон» оказался очень набожным человеком. Принимая мяч, он не забывал перекреститься, отчаянно «мазал» и выкрикивал слова молитвы, бил противника по ногам, слезливо причитая на все лады: «О слава Иесусу» «О матерь троеручица» «Аминь!» Когда первый мяч забился, как рыба, в сетке ворот «Руха», этот «набожный» вдруг стал безбожником и так отозвался о «троеручице», что судья был вынужден призвать его к порядку.
Киевляне узнали своих любимых мастеров мяча. Разгромленный «Рух» с позором покинул футбольное поле. Сияющий герр Шмидт охотно давал интервью многочисленным корреспондентам. Он чувствовал себя виновником торжества. В довершение удачи он познакомился на стадионе с молодой киевлянкой, видимо страстной любительницей футбола, Нелли и пригласил ее в ресторан с надписью на двери «Только для немцев».
Позже оказалось, что Неля отлично знала многих игроков «Динамо», так как не пропускала ни одного матча. К шефу она проявила заметную благосклонность, и они условились о новой встрече.
Русевич заметил и шефа в первом ряду, и рядом с ним яркую белокурую девицу. Где-то, когда-то он ее видел и раньше. Кажется, она мелькала среди тех восторженных девиц, что ожидали спортсменов у ворот стадиона, спорили о мастерстве игроков, строили прогнозы ближайших спортивных встреч, впрочем мало что смысля в футболе, а имея совсем другие интересы.
Победа над «Рухом» — 6: 0 в пользу Киева — не была главным результатом этого матча. Главное, что о команде хлебозавода узнали и киевляне, и оккупанты. После матча, когда спортсмены возвращались на хлебозавод, задумчивый Свиридов, признанный всей командой капитан, негромко сказал Русевичу:
— Боюсь, Николай, что это лишь начало.
— Но ведь начало-то хорошее! — заметил Русевич. — Теперь они не будут задаваться, куркульские сынки…
Дмитрий положил руку на его плечо.
— Правильно, однако теперь нас будут принуждать играть.
— Мы согласились на встречу потому, что другого выхода не было, — развел руками Русевич.