Стадион замирает. Русевич слышит стук своего сердца.
Вратарь «Люфтваффе» Краус падает и отбивает мяч, но… уже за линией ворот.
Кузенко, Баланда, Тюрин, Макаренко бросаются обнимать товарища, готовые простить ему все прошлые недоразумения. Даже полузащитник «Люфтваффе», сердито взмахнув рукой, отбивает мяч на среднюю линию поля: мол, начинайте игру снова.
Неожиданно для всех судья не признает гола. Он приказывает «летчикам» пробить свободный от своих ворот.
Стадион в неистовстве. Тысячи людей кричат и повторяют одно слово:
— Позор! Позор!
Свиридов пытается объясниться с судьей. Но Глоба предупреждает:
— За любое вмешательство в мои действия я буду удалять с поля.
И, угрожающе окинув капитана взглядом, добавляет с усмешкой:
— Не забывайтесь. Вы — команда какого-то жалкого хлебозавода. А «Люфтваффе» — победительница Восточного фронта!
Игра продолжается. Русевич ходит от штанги к штанге, настороженно наблюдая за полем. Он испытывает непонятное душевное облегчение — оно появилось сразу же, после красивого, мастерского удара Коржа. «Возможно, — думает он, — Корж что-то понял… Еще бы не понять, если ему свистели и кричали с трибун!»
Знакомый детский голос отрывает его от этих мыслей.
— Дядя Коля! Минуточку…
Обернувшись, Русевич видит: Васька поставил у самой сетки бутылку лимонада, положил какой-то пакет.
— Что это? — спросил Николай.
— Лимонад и апельсины…
— Где ты взял?
Он подмигнул в сторону противоположных ворот:
— Там ихнему Краусу нанесли шоколада и апельсинов — на целый полк хватит!.:
В душе Василий ждал благодарного слова за сообразительность и расторопность. Чего бы только он не сделал ради своего любимого вратаря! Но Русевич взглянул на него так грозно, что Васька тут же поспешил ретироваться. Не знал он, каким отечески нежным взглядом проводил его Русевич и что подумал он в ту минуту об этом замечательном мальчугане, которого в горькие месяцы неволи успел полюбить, словно родного сына.
Размышляя о судьбе мальчика, Николай, пожалуй, снова отвлекся. Линия нападения противника быстро приближалась к его воротам. Тот факт, что при очевидном преимуществе нападающим «Люфтваффе» не удалось открыть счет, приводил их в некоторое замешательство. Но снова техничный Кнопф, пользуясь тем, что Кузенко, опекавшему его, в это время за линией поля накладывали пластырь на кровоточащую бровь, прошел к штрафной площадке и с двадцати метров сильно пробил в левый верхний угол. Русевич успел выбить мяч кулаком на угловой.
Видя, что Кузенко — за линией поля, а Свиридов еле волочит правую ногу, Корж бегом пустился к своим воротам. В сутолоке схватки Русевич едва заметил его встревоженное лицо. Чуть изогнувшись, готовясь к прыжку Николай напряженно ждал… Мяч — в воздухе, вблизи ворот. Центральный нападающий подпрыгнул, пытаясь отбить его головой, и в эту секунду полузащитник «Люфтваффе» ударил Коржа по ногам. Тот рухнул на землю, корчась от боли.
Мячом овладел Климко; он вывел его за штрафную площадку, но, не имея возможности передать кому-нибудь из своих (Баланда, Тюрин и другие склонились над Коржем), сильной поперечной передачей послал его снова выходившему на поле Кузенко. Однако Иван не успел к мячу, перехваченному правым крайним «Люфтваффе».
Судья приказал резким взмахом руки вынести Коржа с поля. Но тот видел, что его товарищи, несмотря на травмы, продолжают игру. Он встал, пошатываясь, сделал несколько шагов и вдруг, прихрамывая, бросился навстречу Функе и Кнопфу. Пытаясь обыграть его, Функе пустил мяч сквозь ноги Коржа, а сам стал обходить справа. Корж, однако, был достаточно опытным игроком и разгадал маневр немца — он успел перехватить мяч и передать подоспевшему Тюрину.
— Молодец Корж! — подумал Русевич.
Но судья неожиданно назначил штрафной. За что — этого никто не мог понять.
Киевляне образовали у своих ворот «стенку». Русевич метался, как в клетке, пытаясь найти в этой живой стене просвет, чтобы по движениям игрока определить направление удара. Он махал рукой, прося дать ему мало-мальский обзор, но все стояли к нему спиной — и в ту секунду, когда раздался свисток, он увидел мяч уже в сетке ворот…
Стадион затаился. В ложе военного духового оркестра вдруг вскочил капельмейстер, юркий, лысый человечек, и вскинул палочку. Пять или шесть раз оркестр исполнил туш. Над офицерским сектором еще долго неслись восторженные крики. Губные гармоники невпопад трубили фашистский марш «Хорст Вессель». Пауль Радомский потирал от удовольствия ладони и радостно заглядывал в лицо Эрлингеру. Но оберфюррер СС был мрачен.