В отчаянии Краус хватается за голову; от обиды он готов рычать и выть, готов провалиться сквозь землю. Но ничего не поделаешь, нельзя же стать посмешищем этой дикой орды киевлян! Боже, как они ревут! Ни в Берлине, ни в Риме, ни в Вене — ни в одном из городов Европы, где ему приходилось играть, даже на стадионах, вмещающих свыше сотни тысяч зрителей, ничего подобного Краус никогда не слышал; громовая овация оглашает его, проникает в мозг, наваливается невыносимым грузом. Неужели нужно было до отказа набить стадион этими рабами, чтобы они так безнаказанно издевались над одной из лучших команд Райха, победительницей Восточного фронта!
Краус даже забывает, что нужно отдать мяч в центр поля. За него это делает другой игрок. Необходимо спешить и во что бы то ни стало до перерыва хотя бы отквитать счет. Но свисток судьи возвещает о конце первой половины игры. Команды устало идут с поля под свист, аплодисменты, крики, восторженный рев толпы. Из всех этих проявлений возмущения и восторга каждой команде надлежит выбрать то, что она заслужила.
Стадион покидают двое
После первого тайма стадион покинули оберфюрер Эрлингер и неизвестный мужчина в рабочей спецовке, из-под которой виднелась рваная матросская тельняшка.
Пройдя запасным выходом, охраняемый десятком гестаповцев Эрих Эрлингер укатил в роскошном «Опель-адмирале».
Мужчина в спецовке, протиснувшись сквозь толпу, двинулся в сторону Подола пешком.
Оба они направлялись с докладом своему начальству, и оба торопились.
Эрлингера охраняли в машине два дюжих, вооруженных до зубов гестаповца. Этим двум прусским офицерам, вышколенным в специальном военном училище, он смело вверял свою жизнь.
Мужчину в спецовке «охранял» один гестаповец. Сыщик упорно шел по следу неизвестного, так как хорошо приметил его в ту минуту, когда здоровяк поднял и швырнул с трибуны незадачливого немецкого лейтенанта.
Лишь внешне Эрих Эрлингер казался спокойным. Он готов был остановить машину, броситься на любого прохожего, грызть его, царапать ногтями, душить… Все население этого города было враждебно: у каждого — камень за пазухой, или нож за голенищем, или в кармане пистолет… Майн гот! Сколько киевлян расстреляно в Бабьем Яру, повешено на балконах, утоплено в Днепре! И они не успокоились — они кричат в адрес солдат фюрера: «Бей «Люфтваффе!» Эрлингер невольно вспомнил Париж, Брюссель, Рим… Там было почти спокойно. Случалось, иногда раскрывались факты саботажа. Население иногда проявляло непочтительность к оккупационным войскам. Были и покушения на немцев, и поджоги военных складов. Но там и разговор был короткий: виновных к стенке — и снова тишина. А здесь? Будто в самой земле, рождаются мины, и тысячи воинов фюрера прямо с дороги отправляются на кладбище, так и не увидя Восточного фронта.
Можно сказать без преувеличения, что в каждом доме Киева имеется партизан. Как его поймать? Как доказать его виновность? Он убивает немецких солдат на развалинах города, на пустырях. Можно окружить пустырь и расстрелять всех задержанных. Но эти места, как правило, всегда безлюдны. Нет смысла гоняться по ночам за бездомными кошками и псами.
Эрлингер уже привык к однотонным донесениям своих подчиненных: «На Днепре таинственно исчезла баржа с десятью немецкими солдатами…» «В колодце обнаружен труп немецкого майора. Таинственные убийцы скрылись…» «В руках немецкого лейтенанта взорвалась таинственная детская игрушка…» «Под немецкой автоколонной по каким-то таинственным причинам обрушился мост…» Наконец совсем уже возмутительная новость: «На Крещатике в два часа дня таинственный немецкий офицер застрелил немецкого полковника и скрылся…» Черт побери все эти тайны! Кто может поручиться, что такой же «таинственный офицер», с отличной выправкой и немецкой речью, с заданием украинского партизанского штаба в уме, не охотится в эти минуты за самим Эрлингером!
Что делать с этим городом и с этим народом, не ведающим страха? Как найти опору в его среде? Сегодня только одна женщина, некая Неля, открыто выразила симпатии немцам. Но ее освистали. Собственно, что такое фрау Неля и каков ее авторитет? Он усмехнулся: «Авторитет!» По отношению к ней подобное понятие неприемлемо. Глупая бабенка, пустышка, которую можно купить за пару сережек. Но разве купишь даже за миллионы эту могучую, непокорную толпу!
Эрлингер решил немедленно позвонить самому Гиммлеру. Это решение и заставило его поспешно покинуть стадион. Если он не позвонит, найдутся другие; они сообщат в Берлин о демонстрации на стадионе. Тот же Радомский, хитрая крыса, первый попытается обскакать его, Эрлингера… Однако оберфюрер не таков, чтобы его обскакали. Около ста тысяч киевлян расстреляно в Бабьем Яру. Что ж, Эрлингер предложит изъять следующие сто тысяч! Пусть Гиммлер не упрекает его в слабоволии, пусть знает, что вся эта затея с матчем — только проверка населения Киева, его лояльности к завоевателям, выявление его скрытых бунтарских сил.