По рядам пронеслась весть, что у самых ворот стадиона выстроились черные гестаповские машины, в которые загоняют арестованных. Полицаи уже шныряли по рядам, хватали подозрительных, скручивали им руки, волокли к выходу. На Западной трибуне завязались стычки с полицией. Только мальчишки, казалось, не признавали опасности — команду «Люфтваффе», с поспешностью покидавшую поле, они встретили залихватским свистом и веселыми выкриками «капут».
Чтобы не вызывать овации зрителей, киевляне шли с опущенными головами, но к их ногам летели букеты цветов…
С того самого дня, когда Русевич оказался в плену, никогда еще не было у него так легко на сердце, как в эти минуты. И одновременно он испытывал смутное беспокойство: неужели будет задержана такая масса народа?
Еще издали он заметил, как в раздевалку вошли трое военных — что им понадобилось там? Возможно, гестаповцы обыскивали одежду футболистов… Возможно, ожидали их, чтобы арестовать…
Тревога Николая оказалась напрасной: военные были венгры.
Смуглый черноглазый Иштван сказал:
— Мы пришли к вам как спортсмены к спортсменам. Я, мои друзья очень рад ваша блестящая победа!
— Мы тоже рады еще раз убедиться, что встретили среди вас друзей, — сказал Николай.
Иштван притронулся к его плечу.
— Я много играл в футбол — в Будапешт, Вена, Бухарешти, Мадрид, Париж… Вы — высокий класс игроки. Я с вами поехал бы в любое турне. О, мы сделали бы деньги! А сегодня мы готовили вам маленький сюрприз… Прошу пройти в ту комнату.
В соседней комнате был приготовлен скромный стол: вино, бутерброды, фрукты, даже эрзац-шоколад — венгерские футболисты не поскупились. Иштван неспроста заметил, что поражение «Люфтваффе» для его команды — праздник. Чувствуя себя гостеприимным хозяином, он с комичной вежливостью пригласил игроков за стол и сам наполнил стаканы. Никто, однако, не успел прикоснуться к вину: в раздевалку ворвался Васька.
— Полицай застрелил мальчишку! — крикнул он испуганно, вздрогнул, попятился, вытер рукавом лицо и юркнул обратно в дверь. Русевич первый поднялся из-за стола:
— Извините, господин Иштван, — сказал он. — Мы благодарны вам и вашим товарищам, но в такой обстановке не до веселья.
— Вы не должны опасаться за себя, господин Русевич! — почти закричал Иштван. — Мы не давать вас в обиду. Мы с вами спортсмены!
Свиридов невесело усмехнулся.
— Если оказалось возможным арестовать сотни зрителей, — почему бы не взять под стражу одиннадцать спортсменов.
— О нет, мы не позволим! — снова прокричал Иштван.
Со стадиона в раздевалку все явственнее доносился гул. Быстро переодевшись, Русевич открыл дверь — перед ним тотчас вырос гестаповец.
— Цюрюк! — приказал он грозно и захлопнул дверь. Николай успел заметить, что люди на трибунах уже не сидели — стояли — и военные заняли проходы.
— Что там происходит? — спросил Свиридов, едва Николай вернулся из коридора.
— Трудно понять. Не могут же они бросить в гестапо всех присутствовавших на матче!
— А почему бы нет? — удивился Климко. — Это у них делается автоматически… Как бы и наши малыши не попали в беду!
Русевич с тревогой подумал о Ваське: где он? Если бы с ним что-нибудь случилось, Николай считал бы виновным себя; он знал, что для Веры Кондратьевны Васька был самым дорогим существом на свете. Не показывался и Котька. Ребята, действительно, могли попасть в беду.
Помрачневший Иштван молча курил одну сигарету за другой. Два его спутника — младшие офицеры — негромко говорили о чем-то у окна. Решительно поднявшись со стула, Иштван сказал угрожающе:
— Пойдем к наше начальство. Это позор! Наш команда протестует!
Свиридов тоже попытался выйти вслед за венгром, но гестаповцы — их было у двери уже двое — грубо втолкнули его обратно. Никто не прикасался к еде, хотя все были очень голодны; только большая коробка с сигаретами быстро пустела.
Мысленно Пауль Радомский проклинал минуту, когда вмешался в организацию этого злополучного матча, проклинал игроков «Люфтваффе» и эту буйную толпу. Однако открыто мстить киевлянам за их спортивную победу уже представлялось ему рискованным: чего доброго, найдутся писаки и изобразят самого Радомского как организатора этого бунта! С киевскими футболистами, которые стали Паулю еще более ненавистны, он мог разделаться проще и тише.
— Передайте мое приказание, — сказал он адъютанту, — открыть ворота. Киевских игроков пока держать под арестом. Всех задержанных доставить ко мне, на Сырец.