— И в самом деле! Если вы так уверены в себе. Хорошо, я буду судить. — Он поманил пальцем Гедике и, пошептавшись с ним, объявил:
— Лейтенант Гедике сообщит нам интересную новость.
Все тотчас притихли.
Краснея от удовольствия и, как всегда, улыбаясь, Гедике сказал:
— Господа! Все мы были недавно свидетелями футбольного матча между командой «Люфтваффе» и киевской командой… Правда, следует отметить, что игроки «Люфтваффе» были крайне утомлены, а киевляне хорошо отдохнули и подготовились. Счет этого матча не был утешителен для нас, и все же мы ждали реванша. Но команда «Люфтваффе» улетела в Лиссабон, где встретится с одним из сильнейших футбольных клубов Европы. Возникает вопрос: как же все-таки потребовать реванша? И этот вопрос решен. Здесь, у нас, находится киевский вратарь Николай Русевич. Случайно мы узнали, что он отчаянный биллиардист. Против Русевича выступает наш уважаемый штурмбаннфюрер — господин Радомский…
Русевич стоял в прихожей, все еще не понимая, зачем его сюда привели. У двери, на ящике из-под консервов, сидел автоматчик. Так как Гедике говорил очень громко, почти кричал, Николай расслышал отдельные обрывки фраз, но почти ничего не понял.
Прошло еще минут пятнадцать, и лейтенант Гедике сам открыл дверь. В глаза Николаю ударил яркий свет. Блеснули погоны, зарябили платья…
— Битте, — сказал лейтенант. — Прошу.
Николай шел за Гедике, перед ним расступались важные чины, и все, что он видел, что ощущал, — свет, запах дорогих духов, мелькание богатых женских нарядов — все было лишено для него реальности, как был лишен реальности весь прожитый день.
В просторной, ярко освещенной комнате он увидел большой биллиардный стол. Вдоль стен уже стояли и сидели зрители. От них тяжело веяло спиртным, словно здесь, в биллиардной, кто-то выплеснул бочку вина. Только теперь Русевич понял, зачем его сюда привели. Кто-то подал ему кий и мелок… Николай принял кий неуверенно, но по давней привычке взвесил в руке. За другим краем биллиардного стола он увидел Радомского. Облокотись о борт, рыжий Пауль с улыбкой оглядывал публику, видимо заранее довольный предстоящим зрелищем.
Звонкий голос Гедике объявил:
— Господа могут заключать пари…
Послышался говор, споры, однако ни одно пари не состоялось. Все ставили на штурмбаннфюрера, не только потому, что знали его как отличного игрока, но и потому, что это было патриотично и показывало уважение к начальству.
— Кажется, желающих нет? — насмешливо спросил Радомский, сбрасывая мундир. — Да простят меня дамы. Спорт требует свободы движений.
Он пристально взглянул на Русевича.
— Я объявляю ставку. Как в древнем Риме… На жизнь. Если этот футболист выиграет у меня партию — я дарю жизнь и ему и его приятелям. Если проиграет — пусть пеняет на себя.
Он подозвал переводчика и повернулся к Русевичу.
— Вот эта палка, которую ты держишь в руке, решает вопрос твоей жизни. Да и жизни твоих друзей-футболистов… Понял? На стадионе ты не должен был выигрывать, нет! А теперь должен, да!..
Еще не так давно Николай считался в Одессе первоклассным биллиардистом. Он любил эту игру, требующую точного глазомера, безошибочного расчета и удара. Но в таком ли душевном и физическом состоянии играл он тогда… Отказаться? Ну и что бы это дало? Оставалось одно — попытать счастья. В спорте оно ему редко изменяло. Он еще раз взвесил кий и, стараясь не смотреть по сторонам, приблизился к столу.
— Прошу разбивать, — издевательски вежливо предложил штурмбаннфюрер.
Николай довольно сильно разбил шары, но «свой», словно оттянутый на резинке, замер у короткого борта. Кто-то заметил негромко:
— О, зер гут!
Офицеры и дамы с увлечением следили за начавшейся игрой; то обстоятельство, что ставкой киевского спортсмена была его собственная жизнь, придавало игре особую остроту. Радомский был уверен в легкой победе — в Гамбурге он «побивал» даже международных гастролеров. Не мог же этот Русевич оказаться редкостным универсалом — отличным вратарем, биллиардистом, да и еще, говорят, пловцом! С особым шиком штурмбаннфюрер произносил стандартные слова заказа: «три борта в угол», «дуплет», «от шара в середину…»
Уверенно объявленные заказы требовали, впрочем, еще и точного удара, однако такого удара у него не получалось. Возможно, на гамбургского чемпиона действовал французский коньяк, но, возможно, и тактика противника. Русевич играл с холодным расчетом, и, с какого бы положения он ни бил, его «свой» обязательно останавливался у короткого борта, в позиции, с которой противнику было почти невозможно подыскать результативный шар.