— Он рассказал достаточно, чтобы я смог понять, что ты сделал чертовски плохой выбор.
— Я не выбирал родиться в этой семье. Я не выбирал так отличаться от своих братьев. Не выбирал хотеть жить не только работой и не ходить по людским головам во имя коммерции и политики, — последнее слово он проговорил так, будто оно было ужасной болезнью. — Я не выбирал желать приключений… свободы от той жизни, которая сковывает цепями моих братьев так, что они даже справить нужду не могут, не спросив разрешения! Ох, и они обязаны жениться на девушках из правильных семей! Что ж, я из другого теста, мистер Лоусон. Я повернулся спиной ко всему, что мой отец считает священным, потому что… мне не место в его храме.
Лоусон кивнул. Он понимал точку зрения этого молодого человека, но не поэтому он находился сейчас здесь, выполняя эту работу.
— Мне заплатили, чтобы я вытащил тебя из Погибели и направил домой. Я также спасаю тебя от ареста… от тюрьмы, возможно. Или хуже, если Матиас имеет возможность убедить судью, что ты действительно кого-то убил. Да я и не уверен, что ты этого не сделал. Но посмотри на меня и послушай очень внимательно, Эрик… я не обязан следить за тем, чтобы ты остался в Омахе, в доме твоего отца. Ты можешь идти, куда тебе вздумается. Но… в Омахе ты появиться обязан и обязан встретиться с отцом. Если ты этого не сделаешь, я узнаю об этом, — Лоусон отклонился на спинку сидения. — И мне не понравится, если я услышу, что ты меня ослушался после всего, что мы с Энн сделали для тебя. Я прослежу твой путь из Хелены и, если что-то пойдет не так, я тебя найду. Так что окажи себе услугу, сэкономь мне время и, по крайней мере, встреться со своим отцом.
Эрик продолжал смотреть в окно. Он протяжно вздохнул, и по этому вздоху Лоусон понял, что Эрик думал о том, как ему хочется сесть из Хелены на любой поезд, кроме того, что идет в Омаху.
— Я увижусь с ним, — наконец, сказал Эрик. — Я не обещаю, что проведу с ним целый день, но…
— Это уж как тебе будет угодно. Мое дело с тобой и твоим отцом заключается в том, чтобы вы просто встретились. Я не заключал контракта на то, чтобы быть твоим ангелом-хранителем.
— Справедливо, — хмыкнул молодой человек.
Беседу прервал голос Энн.
— Тревор! Она приходит в себя!
Лоусон тут же поднялся на ноги и направился в заднюю часть вагона, где лежала Синица. Энн уже стояла на коленях рядом с ней, а проводник возвышался над девушками с обеспокоенным выражением лица. Он отошел, чтобы позволить Лоусону присесть рядом с Энн. Запах запекшейся крови на забинтованной ране ударил Тревора с силой, которую вряд ли кто-то из присутствующих мог вообразить. Его лицо напряглось, нижняя челюсть уже собиралась чуть втянуться, чтобы позволить клыкам выскользнуть сверху. Образы насилия и кровавой расправы над всеми в этом вагоне принялись атаковать его с жадной яростью, которую он хранил за железной дверью своего сознания. Эту дверь охраняло желание защитить людей от Темного Общества и… от самого Лоусона.
Глаза раненой дрогнули. Она была бледной, как смерть, и на миг ему пришла мысль о том, что обращение спасло бы ее… ей никогда больше не пришлось бы беспокоиться о свинцовых пулях, но все же…
— Воды… — прошептала девушка.
Рука пожилого человека с пигментными старческими пятнами протянула кожаный бурдюк. Лоусон принял его, снял крышку и — так осторожно, как только мог — поднес бурдюк к губам раненой. Ей удалось выпить совсем немного, большая часть жидкости сбежала по ее подбородку. Лоусон протянул бурдюк обратно.
— Спасибо, — кивнул он, борясь с собой.
— Сожалею, что она в таком состоянии, — сочувственно проговорил проводник. Он вернул бурдюк на полку, с которой достал его. — Кто из этих парней ее ранил?
— Тот, кому пришлось расплатиться за это собственной рукой, — хмуро отозвалась Энн.
— Вы обо мне? — заговорил Ребинокс. — Черт, я не виноват, что Дьюс ее толкнул! Я не собирался стрелять в девчонку!
— Но ты выстрелил, — парировал проводник. — И я бы с радостью выбил тебе пару зубов вдобавок к этому!
— Ну, так давай, папаша! — Ребинокс начал подниматься со своего места, на лице его отразилась подлая и глупая гримаса. — Я тебе задницу надеру и с одной клятой рукой!