Выбрать главу

Однако, несмотря на гибель саперной команды, путь к сердцу Константинополя – Влахернской набережной, теперь свободен! Джакомо передал сигнал на другие корабли и два «крейсера», в сопровождении разоруженного «Самсона» и пары нефов, везущих припасы к месту основного действия, снялись с якоря. Корабли следовали, прижимаясь к правому берегу, чтобы не подвергнуться обстрелу со стороны крепостных башен города. Остальные корабли флотилии остались в Босфоре, под прикрытием «Маккавея».

Когда ударный отряд флотилии, преодолевая встречное течение, подошел к мосту Калинника, там уже развернулось настоящее сражение. Увидев поутру захваченный кочевниками мост, латиняне вывели из города свои элитные силы – отряд рыцарской конницы копий в двести и контратаковали, пытаясь отбить стратегический объект. Хан Котян, распоряжавшийся на месте, не стал по-глупому сталкивать лбом свою легкую конницу с тяжелой франкской, а отступил на другой берег, приказав воинам спешиться. Они заняли оборону на самом мосту, набросав у его въезда камни и тела погибших при штурме греков.

Разогнавшейся было тяжеловооруженной конной лаве пришлось притормозить перед узким въездом, да еще перекрытым импровизированной баррикадой. Ширина моста позволяла двигаться в ряд не более чем четырем всадникам, вынужденным перейти на шаг из-за набросанных предметов. Но вступивших на сооружение латинян встретили брошенные гранаты и меткие выстрелы из арбалетов, противостоять болтам которых не могли кольчуги и редкие бригантины рыцарей. Вскоре у въезда на мост образовался завал. А еще через несколько минут к месту действия начали подходить наши основные силы. Точку в размышлениях вражеского военачальника поставил удачный выстрел прямой наводкой с нашей артиллерийской телеги. Болванка, посланная с противоположного берега с почти полукилометровой дистанции, врезалась в плотный строй рыцарей и прошла сквозь него, как нож по маслу. Или, скорее, как торнадо по старому лесу, оставив за собой прогалину, заваленную порванными на куски телами. После такого понятного намека вражеская конница ретировалась обратно в крепость. С кораблей мы успели увидеть лишь ее хвост, втягивающийся в городские ворота.

Собственно, Адрианопольские ворота, которые мы (по примеру самих крестоносцев) выбрали для штурма, с кораблей видно не было. Мешал выступ крепостной стены. Поэтому я, приказав Джакомо вести из мортир редкий беспокоящий огонь по ближайшим башням и пространству за ними, и, вообще, действовать по обстоятельствам, сошел на берег.

Тем временем, почти все войска уже переправились на противоположный сторону залива. Командование этой, самой критичной фазой боя, я передал князю Владимиру, оставшись лишь наблюдателем. Самолюбие требовало, конечно, выставить именно себя гениальным полководцем, но трезвая часть сознания подсказывала, что мои успехи на данном поприще целиком обязаны превосходящему уровню оружия, а не оригинальным тактическим находкам. Так пусть же делом займется профессионал, имеющий опыт как традиционного для этой эпохи, так и более прогрессивного боя!

Хотя, в общем, никаких гениальных решений не потребовалось – слишком очевидным было наше преимущество. Князь действовал в соответствии с заранее разработанным планом. Пока установленные на повозках корабельные орудия прямой наводкой разносили в щепки новенькие, поблескивающие металлической обивкой ворота, тяжелая мортира, маленькие пехотные пушечки и масса арбалетчиков, укрывшихся за щитами на безопасной дистанции, подавляли всякие признаки жизни на ближайшем участке стены. Потом, продолжая вести беспокоящий огонь, на обозных телегах подвезли ко рву заранее заготовленные длинные бревна и возвели временный мост. По нему, прикрываясь щитами, вбежал первый штурмовой отряд, паля из дробовиков. За ним последовала тяжелая конница. Впрочем, перепуганные артиллерийской подготовкой защитники организованного отпора так и не оказали. Похоже, большая часть из них просто позорно разбежалась.

Проходя в город по импровизированному мосту внутрь города, откуда уже начали-таки доноситься звуки схватки, я указал пальцем едущему рядом князю Владимиру на еле висящий на петлях, посеченный осколками обломок ворот: