В государстве неимоверно возросли налоги, все, что можно было заложить, попало в руки иностранных ростовщиков. Несколько богатых торговцев были обвинены в государственной измене и казнены, а их имущество конфисковано. В маленькой стране воцарилась жестокая тирания: любой, кто осмеливался возмутиться, быстро оказывался за решеткой. Осознав, что происходит, многие жители стали бежать из княжества. И вот тут, в такой печальный для Торвальда момент, — вздохнул рассказчик, — я совершил роковую ошибку. Большую часть своей долгой жизни я прожил в Фарцвальде, — пояснил Нимер, — работал лекарем и занимался алхимией в одном из провинциальных городов. У меня была семья, — голос врача неожиданно дрогнул, а на щеку выкатилась слезинка. — Простите, — он снял очки и промокнул глаза платком, — но сейчас вы все поймете… Все еще так свежо, больно, — не в силах успокоиться Нимер заходил по келье под тревожным взглядом стрелка.
— У меня была жена и дочь, — сказал он дрожащим голосом. — Свой дом с садом. Лаборатория, где я ставил опыты. Потом в нашем Фарцвальде восстали крестьяне. В стране воцарился хаос. Люди резали друг дружку, как мясники забивают скот. Наш город осадили толпы опьяненных кровью вилланов, и я решил бежать вместе с семьей. Как потом мне стало известно, город взяли штурмом, большую часть домов разграбили, сожгли, а несколько тысяч бюргеров убили. Некоторое время мы скитались по землям, охваченным смутой, ежедневно подвергаясь смертельной опасности. Но тогда Господь не забывал нас: мне с женой и дочкой удалось добраться к Дамбургу, — остановившись посреди комнатки, Нимер в тоске уставился себе под ноги.
— Там я и совершил свою самую большую ошибку в жизни, — продолжил он после длительной паузы. — Один из моих ученых друзей, с которым я никогда не виделся, а только переписывался, сообщил, что ему предложили занять пост придворного лекаря у князя Румбеда. Моего знакомого это место не интересовало, и он посоветовал его мне. А я, совершенно не понимая, что делаю, выслал свои рекомендации в Торвальд. Откуда мне было знать, что предыдущий придворный лекарь каким-то пустяковым проступком вызвал неудовольствие у князя и был казнен? Сам того не подозревая, я сунул голову в пасть дикому зверю, — Нимер вернулся на табурет. — Как вспомню свою радость, когда я получил приглашение, подписанное министром Максимиллианом фон Хурвельдом… — лекарь сокрушенно покачал головой. — Если бы я только знал, на что обрекаю свою семью! Полные самых радужных планов, надеясь найти новый дом, мы приехали в Бергбург. Вначале нам с женой показалось, что после года лишений мы наконец-то обрели заслуженный покой. Встретили нас хорошо, выделили квартиру при дворце. Я получил в свое распоряжение прекрасно оборудованную алхимическую лабораторию…
Несколько увлекшись любимой темой, лекарь принялся с непонятным для стрелка восторгом перечислять странные названия алхимических инструментов, элементов и тинктур. Потом заметив, что все эти звучные слова совершенно неизвестны молодому человеку, он вернулся к рассказу о своей жизни.
В первые месяцы знакомства министр фон Хурвельд и князь произвели на него хорошее впечатление своим аристократизмом, доброжелательным отношением. Но осваиваясь на новом месте, знакомясь с жизнью во дворце и городе, лекарь все сильнее ощущал атмосферу общего страха. Опасаясь доносов, горожане очень неохотно заводили с ним знакомство и были предельно сдержаны в беседах. За исключением нескольких человек, чья показная общительность имела под собой легко угадываемый профессиональный интерес. Министр не замедлил окружить придворного лекаря шпионами, которые своими разговорами провоцировали его на откровенность…
Очень скоро Нимеру стало ясно, что вежливость, аристократический лоск князя скрывают весьма низменную душу. Румбед был жестоким, ограниченным и развратным человеком. Не знавшим удержу сластолюбцем, совершенно неразборчивым в своих связях. Чуть ли не каждый месяц Нимеру приходилось пользовать сюзерена от весьма постыдных болезней, свойственных скорее бродягам, чем аристократам…
— Занятый работой, осваиваясь во дворце, — продолжал лекарь, — я не успел заметить, как подросла и расцвела моя Кристина, — Нимер вытер увлажнившиеся глаза платком. — Вскоре после переезда в Бегбург девочке исполнилось пятнадцать… Она была настоящей красавицей! И вместо того, чтобы прятать красоту дочери, мы с женой только радовались за нее. Глупцы! — у лекаря задергалось лицо, стрелок подумал, что рассказчик сейчас разрыдается, но тот нашел силы сдержаться.