Сто лет назад, во времена Сэма Спэйда, Мишн по праву считался одним из самых неблагополучных районов Сан-Франциско. И пятьдесят лет назад добропорядочные граждане рисковали там появляться, только вооружась до зубов. А теперь район Мишн — ничейная земля, даже полиция перестала туда заглядывать.
Я оставил спидер возле склада. За конторкой бил баклуши несовершеннолетний панк в самом худшем смысле этого слова. Я снова представился Ахмаду, золотозубому владельцу склада — он оказался у себя в офисе. Вежливо осведомившись о стоимости разных складских помещений, я как бы между делом поинтересовался, где находится ближайшее отделение государственной почты. Ахмад, стремясь угодить многообещающему арендатору, предоставил все необходимые сведения, а заодно прейскурант, календарь и дружеское рукопожатие.
Почтовое отделение затерялось в буферной зоне, которая окружала квартал складов. Я брел по улице, а мимо по своим делам шли проститутки, сутенеры и мелкие торговцы наркотой. Хватало и не столь колоритных аборигенов. Судя по присутствию рынка и двух мясных магазинов, территория вокруг здания почты когда-то была обжитой.
У входа на почту сидел в инвалидном кресле чернокожий мужчина со всеми внешними признаками параплегии.
— Славный вечерок.
— Вот уж точно. Пятерку не одолжишь?
Я пропустил вопрос мимо ушей и достал сигареты. Взгляд чернокожего сразу прилип к пачке.
— Куришь?
Чернокожий кивнул и протянул руку. Я угостил его сигаретой, другую сунул себе в рот. Потом свершил обряд зажигания. Мой визави держал малютку «Лаки» как ножку хрустального бокала с коллекционным вином. Он глубоко затянулся. Напрасно я ждал, когда дым пойдет обратно.
— И давно ты тут торчишь?
— А что, надо место уступить?
Черт возьми, неужели я так плохо выгляжу? Зря, что ли, галстук таскаю?
— Нет, просто интересуюсь, много ли времени ты тут провел за последние три дня.
Чернокожий сделал еще одну анизотропную затяжку.
— Гм-м, дай подумать. Я ж такой деловой, вечно забываю, который нынче день… Ага, три дня я тут загорал, уж никак не меньше.
Я достал из кармана двадцатку и нежно погладил ее на безопасном расстоянии от его лап.
— Я ищу друга. Он здесь побывал три или четыре дня назад и отправил несколько посылок. Как по-твоему, ты можешь вспомнить его лицо?
Чернокожий зачарованно глядел на купюру.
— За двадцать баксов я смогу вспомнить все, что захочешь.
— Ладно, ты получишь эти деньги, даже если не опознаешь моего приятеля. Мне надо только знать, был он здесь или нет.
Я показал ему фото Мэллоя. Он просиял.
— Ну конечно, видал я этого чувака! Старикашка, еле мослы переставлял. Отстегнул мне десятку.
— А ты не помнишь, он на автобусе приезжал или на спидере?
— Не-а. Я его запомнил, потому что почти всех в округе знаю. Раньше я его тут не встречал, вот он и бросился в глаза. Он пёхом притопал.
— И с какой стороны он притопал?
Чернокожий показал.
Вон оттудова, а потом туда же и ухилял.
Отлично. И последний вопрос. Ты не знаешь, можно где-нибудь поблизости снять меблированную комнату со столом?
— А какую ты хочешь?
Ну, что-нибудь поприличнее и чтобы не слишком дорого. Уютную и спокойную норку, где можно надолго залечь. И лучше всего в той стороне, откуда приходил мой друг.
С минуту инвалид размышлял.
— Дуй на Валенсия-стрит. Там найдется три-четыре такие норки. Отсюдова это будет четверть мили. Ну, может, половина.
Я сказал «спасибо» и протянул ему вторую сигарету. Конечно, вместе с двадцаткой. По-моему, он остался вполне доволен.
Чутье мне твердило, что Мэллой близко. Район Мишн — самое подходящее место для того, кто не хочет, чтобы его нашли. Я оставил спидер на углу Валенсии и Двадцатой и пешком двинулся по темной улице. Всего четверть мили от почты, а какая огромная разница! На Роуз-стрит дома хоть и старые, но не кажутся запущенными. И никаких явных признаков противозаконной деятельности. Каждого, кого я встречал на своем пути, похоже, заботило только одно: поскорей бы пройти мимо.
Дома с меблированными комнатами на этой улице встречались в избытке. Я вдруг сообразил, что действую бессистемно. Ведь практически невозможно вычислить, в котором из этих зданий живет нужный мне человек; я даже не знаю, в этом ли он квартале. Единственный приемлемый способ — положиться на старые добрые ноги и язык.