После минуты молчания Лич меня поблагодарил. Деньги он взял и обещал рассказать обо всем Эмили — попозже. Я спросил, нельзя ли как-нибудь при случае зайти к нему и задать несколько вопросов. Лич кивнул и ушел в клуб.
Все еще испытывая легкое головокружение, я нагнулся и отряхнул брюки и пальто от мелкой щебенки и пыли. И при этом обнаружил на левой штанине аккуратную дырочку. О черт! Ведь я только что переоделся!
Я вернулся в переулок между «Ритцем» и «Электроникой», где томился без дела спидер. Едва я вышел из густых теней на стоянку, ноздри мои уловили знакомый запах. Голос тоже был знаком, и он заставил меня вздрогнуть.
— Чудесный вечер, не правда ли?
Гордон Фицпатрик поджидал меня, прислонясь к кирпичной стене. Между его указательным и средним пальцами уютно дымила кубинская сигара.
— Вот уж точно.
Фицпатрик пыхнул сигарой.
— По-моему, мистер Мерфи, нам с вами пора поговорить.
Глава 15
— Да, похоже, дело приняло нежелательный оборот.
Я молча сидел, курил и разглядывал нахмуренный лоб Фицпатрика. Старик глядел в одну точку и рассеянно покручивал кольцо на правой руке.
— Совершенно нежелательный.
Я скинул пепел с кубинской сигары и удостоил вниманием гостиничный костюм Фицпатрика. Мне не раз доводилось слышать, что «Савой» — это высший класс. Но лучше, как говорится, один раз увидеть.
Фицпатрик перевел на меня взгляд и произнес с натянутой улыбкой:
— Что ж, полагаю, это кладет конец нашему сотрудничеству.
— А я полагаю, что вы должны мне сообщить некоторые детали.
Старик не сводил с меня глаз. Но его голова слегка повернулась, отчего взгляд казался насмешливо-любопытным.
— Детали?
Я наклонился вперед и упер локти в колени.
— Вот что я вам скажу, мистер Фицпатрик. Мэллой был замешан в очень крупном деле. И он как раз собирался выложить мне все как на духу, когда в его берлогу вломились какие-то типы и наделали в нем дырок. Но я все-таки хочу выяснить, о чем он собирался мне поведать. Впрочем, это, пожалуй, не главная причина… Знаете, у меня такое чувство, будто я ему задолжал. Думаю, из уважения к его сединам надо узнать, кто о нем «позаботился» и почему.
Я откинулся на спинку кресла и собрался выпустить очередной клуб дыма.
— Я, наверное, еще немного позанимаюсь этим делом. И скажу напрямик: не сомневаюсь, что вы можете поделиться кое-какой информацией.
По-видимому, я застиг Фицпатрика врасплох. Он настороженно смотрел мне в глаза.
— Ну что вы, мистер Мерфи! Вовсе незачем так утруждаться. Вы же сами видели, с каким риском связана причастность к судьбе Мэллоя. А теперь его нет, и что за резон подставлять лоб под пулю? Мой вам совет: возьмите гонорар и отойдите в тень.
Совет был неплох, и Фицпатрик действительно желал мне добра. Но он напрасно тратил время.
— Слишком поздно. Я уже увяз всеми четырьмя.
— Это почему же?
— Видите ли, только за последнюю ночь ваш покорный слуга трижды едва не сыграл в ящик. — Я вдруг заметил горечь в собственном голосе. Вот так всегда: стоит заговорить о своей кончине, и почему-то слезы наворачиваются на глаза. — Может быть, дело в истинно мужском характере, который твердит: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж».
А может быть, в том, что я не очень люблю подставлять вторую щеку.
— Хотите отомстить? Боюсь, что рано или поздно вы все-таки… гм-м… сыграете в ящик.
— Нет, это не жажда мести. Это… азарт кладоискателя.
— Вы нашли Мэллоя. Поиски закончены. Позвольте мне расплатиться, и возвращайтесь к нормальной жизни.
— Да я не о Мэллое. Я о шкатулках.
Фицпатрик обмер. Было не совсем ясно, испуган он или всего лишь растерян. Требовалось уточнить. Старик отвернулся и зашарил взглядом по темным углам комнаты. Пауза затягивалась — в точности, как после двенадцатого удара часов в новогоднюю ночь. Он снова взялся за кольцо и стал его крутить на пальце. Через некоторое время перевел взгляд на меня, а затем на стакан, что скучал на подлокотнике моего кресла.
— Бурбон?
Я кивнул и протянул ему пустой стакан. Фицпатрик медленно встал, подошел к столу у противоположной стены и сказал, не оборачиваясь:
— Если вы настроены довести расследование до конца, я соглашусь сотрудничать с вами лишь при условии безоговорочного подчинения. Ибо у меня есть основания полагать, что мы встретим весьма и весьма серьезное противодействие. — Фицпатрик повернулся ко мне лицом и увенчал пробкой графин с бурбоном. — Партизанщина в этом деле недопустима.