— Мужчина, европеоид. Тридцать восемь лет. Работал страховым агентом.
— Попробую угадать, — подхватывает Дотсет, — съеден акулами. Нет, погоди! Покончил с собой. Верно, самоубийство?
— Похоже на то.
— Я в шоке! Ужасно!
Денни Дотсет — помощник главного прокурора, боевой конь с седой гривой и круглой жизнерадостной физиономией.
— Ой, ну ладно, извини, Хэнк. Кофе хочешь?
— Нет, сэр, спасибо.
Я докладываю ему обо всем, что смог узнать, порывшись в бумажнике из кожзама, найденном в заднем кармане потерпевшего. Зелл работал на компанию «Мерримак: жизнь и пожары», размещающуюся на Игл-сквер в здании Уотервест. Небольшая коллекция корешков от билетов в кино, все за последние три месяца. Вкусы у него были как у подростка: ремейк «Властелина колец», две серии научно-фантастического сериала «Далекий белый блеск», что-то из разряда «Супергерои против колдовства» в широкоформатном «Хуксетте». Никаких признаков семьи, никаких фотографий. Восемьдесят пять долларов пятерками и десятками. Водительские права с местным адресом: Южный Конкорд, проезд от Мэттью-стрит, 14.
— А, точно, знаю этот район. Симпатичные особнячки. У Ролли Льюиса там дом.
— И его били.
— Ролли?
— Потерпевшего. Смотрите.
Я поворачиваюсь к искаженному лицу страховщика и указываю на желтоватые кровоподтеки на правой скуле:
— Кто-то его хорошенько приложил.
— А, да, это точно.
Дотсет, зевнув, прихлебывает кофе. Ньюгэмпширские власти давно добивались, чтобы на каждый труп вызывали кого-нибудь из прокуратуры. Чтобы, если это окажется убийством, прокурорские с самого начала были в курсе дела. В середине января власти штата ответили на это отказом, сочтя требование излишне обременительным при нынешних необычных обстоятельствах: коллеги Дотсета воронами летели через весь штат на каждый труп, который вовсе не был убийством. Теперь сообщать или не сообщать о 10–54 С оставили на усмотрение следователя. Я обычно иду им навстречу и вызываю прокурорских.
— Еще что новенького, молодой человек? — спрашивает Дотсет. — В сквош до сих пор поигрываешь?
— Я ракетку в руках не держал, сэр, — рассеянно отвечаю я, рассматривая мертвеца.
— Да? С кем же это я тебя перепутал?
Я в задумчивости постукиваю пальцем по подбородку. Зелл был малорослым, примерно пяти футов шести дюймов. Коренастый толстячок. Надо же, мысли неудержимо вертятся в голове. Это потому, что с трупом что-то не так — с трупом или с самоубийством, — и я все пытаюсь сообразить, что именно.
— Телефона нет, — бормочу наконец.
— Что?
— Бумажник на месте и ключи тоже, а мобильного нет.
Дотсет пожимает плечами:
— Выбросил в помойку. Бет свой тоже выкинула. Так паршиво работал, что она решила избавиться от этой дряни.
Я киваю, приговаривая: «Конечно, конечно…» — а сам все разглядываю Зелла.
— И еще, нет записки.
— Да ну? — Он опять пожимает плечами. — Может, ее найдет друг. Или начальник. — Дотсет с улыбкой допивает кофе. — Этот народ всегда оставляет записки. Хотя вроде бы такое дело нынче в объяснениях не нуждается, а?
— Да, сэр, — бормочу я, поглаживая усы, — да, конечно.
На прошлой неделе тысячи паломников со всей Юго-Восточной Азии собрались в Катманду и взошли на костер. Монахи выстроились в круг и возносили молитвы, а потом бросились в пламя. В Центральной Европе продаются DVD с мастер-классами вроде «Как правильно набить карманы камнями» или «Как смешать коктейль из барбитуратов у себя на кухне». На американском Среднем Западе: в Канзас-сити, Сент-Луисе, Де-Мойне — в моде огнестрелы, большинство вышибает себе мозги из дробовика.
А наш Конкорд почему-то стал городом висельников. Тела обнаруживают в кладовках, в сараях, в недостроенных подвалах. В прошлую пятницу один владелец мебельного склада испробовал голливудский метод — привязал к изгибу водосточной трубы пояс от банного халата. Только труба не выдержала, и он свалился во двор живым, переломав все четыре конечности.
— Все равно это трагедия, — равнодушно заявляет Дотсет. — Каждая смерть — трагедия.
Он бросает взгляд на часы: ему пора. Но я все сижу на корточках, все щурюсь на труп страховщика. Питер Зелл выбрал на последний день жизни мятый коричневый костюм и голубую рубашку. Носки в тон, но не совсем: коричневые — только один темный, а другой посветлее. Оба с растянутыми резинками, съехали на лодыжки. Ремень на шее — то, что доктор Фентон назвала бы «лигатура», — хорош: блестящая черная кожа, на золотой пряжке выгравировано «B&R».