Но вот я уже толкаю толстую стальную дверь морга — и вот он, Питер Зелл. Тело разложено на столе посреди комнаты, подсвечено стоваттной хирургической лампой, как сцена юпитером. А рядом стоит, дожидаясь меня, главный судмедэксперт Нью-Гэмпшира. Я протягиваю руку:
— Доброе утро, доктор Фентон. То есть день. Здравствуйте.
— Рассказывайте, что там с вашим трупом?
— Да, мэм, — говорю я, неловко опуская невостребованную руку, и стою, не находя слов, дурак дураком, а передо мной в жестком белом свете морга возвышается Фентон, и рука ее лежит на бортике серебристой тележки, как рука капитана на штурвале. Она рассматривает меня сквозь идеально круглые стекла очков. Описание этого взгляда я не раз слышал от других детективов: словно высматривающая добычу сова.
— Детектив? — торопит она.
— Да, — повторяю я, — конечно.
Собравшись с духом, рассказываю все, что успел узнать. Описываю место происшествия, упоминаю дорогой ремень, отсутствие мобильного и записки. А сам то и дело стреляю глазами в сторону тележки, на которой лежат инструменты прозекторского ремесла: пила по кости, долото и ножницы, ряды пробирок для разных ценных жидкостей. На белой салфетке дюжина скальпелей разной ширины и заточки.
Доктор Фентон молча слушает мою речь, а когда я наконец выдыхаюсь, хмуро рассматривает меня, поджав губы.
— Ну, — наконец говорит она, — так на кой черт мы здесь?
— Мэм?
У Фэнтон седина стального оттенка, короткая челка ровно подстрижена.
— Я-то думала, тут смерть при подозрительных, — продолжает она, щурясь так, что глаза превращаются в горящие точки. — Все, что я услышала, никак не тянет на подозрительные обстоятельства.
— Ну, — запинаюсь я, — доказательств как таковых нет, но…
— Доказательств как таковых? — передразнивает она.
И я вдруг остро ощущаю, какой низкий здесь потолок. Мне, чтобы не задеть лбом лампу, приходится горбиться, а доктор Фентон с ее пятью футами тремя дюймами стоит во весь рост, прямая как гвардеец, и обжигает взглядом из-за очков.
— Пункт шестьдесят два статьи 630 уголовного кодекса Нью-Гэмпшира, после пересмотра на объединенной судейской сессии в январе, — цитирует Фентон, а я только усердно киваю, подтверждая, что все это мне известно. Я изучил все федеральные и местные законы, но она продолжает: — Судебная экспертиза не выполняет вскрытия, если обстоятельства смерти позволяют с разумной уверенностью предположить самоубийство.
— Да, — лепечу я, — да, конечно… — и наконец решаюсь: — Однако я, мэм, предположил, что обстоятельства сомнительные. Возможна инсценировка.
— Были признаки борьбы?
— Нет.
— Признаки взлома?
— Нет.
— Что-то ценное пропало?
— Ну, при нем не оказалось мобильника. По-моему, я уже говорил.
— Вы кто такой?
— Да, мы ведь не представлены… Я — детектив Генри Пэлас. Новенький.
— Детектив Пэлас, — говорит Фентон, со злостью стягивая перчатки, — у моей дочери в этом полугодии двенадцать уроков фортепиано. И сейчас я как раз пропускаю один из них. Вам известно, сколько уроков у нее будет в следующем полугодии?
Не знаю, что ей ответить. Действительно не знаю. Минуту стою молча: долговязый дурень в ярко освещенной комнате, полной трупов.
— Ладно уж, — угрожающе цедит Элис Фентон и поворачивается к тележке с инструментами. — Но если это окажется не убийство…
Она берет нож, а я рассматриваю потолок, отчетливо ощущая, что мое дело здесь — стоять смирно и молчать, пока она не закончит. Это трудно, очень трудно, и, когда доктор углубляется в работу, я чуть придвигаюсь, чтобы понаблюдать за ее тщательно рассчитанными действиями. Великолепное зрелище — холодная красота вскрытия. Фентон мастерски, скрупулезно проходит все стадии. Мир, вопреки всему, держится на людях, которые делают свою работу как следует.
Доктор Фентон аккуратно разрезает черный ремень и стягивает его с шеи Зелла, измеряет ширину и длину кожаной ленты. Медным циркулем снимает размеры синяка под глазом и кровоподтека от пряжки ремня, врезавшегося под подбородок, желтоватого и сухого, как полоска сухой земли, протянувшейся от уха до уха четким рваным углом. Временами она прерывается, чтобы сделать снимки каждой стадии: ремень еще на шее; ремень сам по себе; шея сама по себе.