Калверсон качает головой.
— Так на это госдепартамент заявил, мол, если вы попробуете расстрелять астероид, мы вас раньше расстреляем.
— Славные времена, — одобряет Макгалли.
— Я точно помню, как закреплял цепи, — возвращаюсь я к насущному, и оба оборачиваются ко мне. — В понедельник, с самого утра.
— Господи, Пэлас!
— Ну вот подождите. Просто представим, что я — убийца. А детектив ведет дело и… и… — я сбиваюсь и, кажется, немного краснею. — Он подбирается ко мне. И я хочу избавиться от этого детектива.
— Да, — отзывается Макгалли. На секунду я верю, что он это серьезно, но детектив откладывает свой сэндвич и медленно поднимается с торжественным видом. — А может быть, это был призрак?
— Брось, Макгалли!
— Нет, я серьезно! — Он подходит ко мне, дыша огуречным маринадом. — Призрак твоего висельника так разгневался, что ты пытаешься подвести его дело под убийство, что решил тебя припугнуть — мол, бросай расследование.
— Ладно, Макгалли, ладно. Вряд ли это был призрак.
Калверсон вытащил «Таймс» из мусорной корзины и перечитывает статью.
— Да, ты прав, — соглашается Макгалли, возвращаясь к своему столу и завтраку. — Скорее, ты забыл закрепить цепи.
У отца была еще одна излюбленная шутка: когда его спрашивали, почему мы живем в Конкорде — работал он в Сент-Ансельме, куда было ехать полчаса, и Манчестер находился ближе, — он изумленно оборачивался и чеканил: «Потому что это Конкорд!» Как будто это все объясняло, как будто наш городок — Лондон или Париж.
Мы с Нико подхватили эту шутку в годы подросткового бунта, который у сестры так и не кончился. Почему после девяти вечера негде толком поужинать? Почему наш город последним в Новой Англии обзавелся «Старбаксом»?
Потому что это Конкорд!
А на самом деле родители не переезжали из-за матери, которая работала секретарем в отделении местной полиции. Сидела за пуленепробиваемым стеклом в вестибюле, хладнокровно принимала жалобы от пьяниц, бродяг и уличных приставал, заказывала торт в виде пистолета к отставке каждого детектива.
Получала она, наверно, вдвое меньше отца, но держалась за свое место, где работала еще до знакомства с Темплом Пэласом. Она и замуж за него вышла с уговором, что они останутся в Конкорде.
Отец отшучивался своим «Потому что это Конкорд!», а на самом деле ему было все равно, где жить. Он просто без ума любил мать, и ему было хорошо там, где жила она.
Пятница, время позднее, к полуночи. Сквозь облачную дымку тускло светят звезды. Я сижу на заднем крыльце, разглядываю запущенные поля, протянувшиеся за рядом домиков.
Я сижу и уговариваю себя, что не обманул Нико — просто больше ничего не мог сделать.
Но, к сожалению, она права. Я ее люблю и не хочу, чтобы она умирала в одиночестве.
Строго говоря, я вообще не хочу, чтобы она умирала, но тут я вряд ли что-то могу сделать.
Рабочее время давно кончилось, но я все же захожу в дом, беру трубку домашнего телефона, набираю номер. Кто-нибудь да ответит. Не такое это место, чтобы закрываться на ночь и на выходные, а в эру астероида расписание у них наверняка еще плотнее.
— Алло? — доносится спокойный мужской голос.
— Хм, добрый вечер. — Я запрокидываю голову и глубоко вздыхаю. — Мне нужно поговорить с Элисон Кечнер.
По субботам у меня с утра пробежка. Пять миль по эксцентричному маршруту собственного изобретения — до Белого парка, через него до Мэйн-стрит, а потом к домам по Рокингем. Пот струится со лба, смешиваясь с порошей. Я немного волочу ноги после той аварии, и в груди стоит комок, но побегать, побыть на улице приятно.
Хорошо. Пусть я забыл застегнуть одну цепь, вполне возможно. Понятно, я спешил, волновался. Одну мог забыть. Но все четыре?
Вернувшись домой, включаю мобильный, нажимаю проверку голосовой почты. Меня не было сорок пять минут, может час. И я впервые за неделю выключал телефон. Впервые с тех пор, как увидел тело Питера Зелла в туалете нелегального «Макдоналдса».
— Простите, что только сейчас собралась позвонить вам, — говорит мисс София Литтлджон нейтральным, ровным голосом. Я зажимаю телефон плечом, открываю тетрадку, хватаю ручку. — Но я не знаю, что вам сказать.
И она начинает надиктовывать четырехминутное сообщение, в котором нет ничего, кроме пересказа слов мужа, уже слышанных мною в среду у них дома. Они с братом никогда не были близки. Он ужасно переживал из-за астероида, стал замкнутым и рассеянным, даже больше обычного. Она, безусловно, огорчена его самоубийством, но не удивлена.