— Вы поверили?
Эддс пожимает плечами:
— Я же сказала…
— …Что вы не были близки.
Она согласно кивает.
И тут меня охватывает странное сильное желание потянуться через стол, взять ее за руку, сказать, что все хорошо и будет хорошо. Но этого нельзя, верно? Ничего не хорошо. Нельзя сказать, что все хорошо, потому что это неправда, и потому, что у меня остался еще один вопрос.
— Наоми, — начинаю я, и ее глаза насмешливо щурятся, потому что я впервые назвал ее по имени. — Что вы там делали тем утром?
Искорки в глазах гаснут, лицо замыкается и бледнеет. Жаль, что я спросил. Лучше бы мы просто посидели по-человечески, заказали еще десерт…
— Он часто рассказывал про это место. По телефону, вечерами, особенно в декабре. Он покончил с наркотиками, я уверена, но все равно… он не был счастлив. С другой стороны, а кто счастлив? Совсем счастлив? Разве это возможно?
— Да… но все же, неужели он говорил про «Макдоналдс»?
— Да, — кивает она. — Он говорил: «Знаешь это заведение? Реши я покончить с собой, выбрал бы именно это место». Так уж оно выглядит.
Я молчу. В зале звякают кофейные ложечки, люди меланхолично беседуют.
— Ну вот, когда он не вышел на работу, я бросилась в «Макдоналдс». Я знала. Знала, что он будет там.
Из приемника на кухне у Мориса льется «Мистер Тамбурин».
— О, — замечает Наоми, — это ведь Дилан. Вам это нравится?
— Нет. Я люблю только Дилана семидесятых и после девяностых.
— Забавно.
Я пожимаю плечами. Минуту мы слушаем. Музыка играет. Наоми кладет в рот кусочек помидора.
— Это из-за ресниц, да?
— Да.
Это необязательно правда.
Эта женщина почти наверняка морочит меня, сбивает с пути. Причины еще предстоит выяснить. Насколько я успел понять, шансы, что Питер Зелл экспериментировал с тяжелыми наркотиками — искал, покупал их при нынешней недоступности и ценах, при усиленной по пересмотренному после Майя кодексу уголовной ответственности, — один на миллион. С другой стороны, и один шанс на миллион иногда должен выпадать, иначе не было бы и этого одного. Так все говорят. Статистики в ток-шоу, ученые, выступающие перед конгрессом, — все пытаются объяснить, отчаянно ищут во всем этом смысл. Да, шансы чрезвычайно малы. Вероятность близка к нулю. Но малая вероятность данного события не означает, что оно не произойдет.
Так или иначе, я не думаю, что она солгала. Не знаю почему. Стоит закрыть глаза, и я вижу, как она рассказывает: большие темные глаза смотрят спокойно и грустно, она опускает взгляд на руки, губы решительно сжаты. И я, как безумец, верю, что она говорит все как есть.
Вопрос о Зелле и морфии вращается в моем мозгу по медленной орбите, проплывает мимо плавающего там же нового факта: Зелл считал «Макдоналдс» подходящим местом для самоубийства. Ну и что, детектив? Он был убит, и убийца совершенно случайно оставил его именно там? А тут какая вероятность?
Снег стал совсем другим. Жирные хлопья медленно опускаются на землю, очень редко, чуть ли не по одному, и каждый немало добавляет к сугробам на площадке.
— Ты в порядке, Хэнк? — спрашивает Руфь-Энн и, не глядя, смахивает в карман передника оставленные мной на столике сотенные.
— Не знаю. — Я медленно качаю головой, смотрю в окно на стоянку, допиваю кофе. — Похоже, я не гожусь для таких времен.
— Не скажи, малыш, — возражает она. — По-моему, ты чуть ли не единственный, кто для них годится.
Я просыпаюсь в четыре утра, выныриваю из абстрактного сновидения с ходиками, песочными часами и рулетками и не могу снова заснуть, потому что меня осенило. Хоть один кусочек встал на место, хоть что-то!
Я надеваю блейзер и слаксы, ставлю варить кофе, засовываю в кобуру полуавтоматический служебный пистолет.
Слова медленно кружат у меня в голове.
Какова вероятность?
Сегодня у меня будет много дел.
Надо позвонить Виленцу. Надо добраться до Хазен-драйв.
Я смотрю на толстую, яркую и холодную луну в ожидании рассвета.
Глава 10
— Простите? Доброе утро, здравствуйте. Мне нужно сделать анализ образца.
— Ну что ж, это наша работа. Секундочку, пожалуйста.
— Мне нужно прямо сейчас.
— Я же сказал, секундочку.
Это тот ассистент ассистента, о котором говорила Фентон, — он теперь заведует государственной лабораторией на Хазен-драйв. Он молодой, взъерошенный, опоздал на работу, а на меня смотрит будто впервые увидел полицейского. Пробираясь к своему столу, он кивает на ряд жестких оранжевых стульев, но я не спешу садиться.