Я поворачиваюсь к нему. Сердце бьется чуть чаще.
— Ты думаешь?..
— Еще бы не думать! — Похоже, он в восторге, и мне вспоминается Макконнелл с ее философским замечанием: «Мне ведь больше не представится случая гнаться за преступником с воплем «Стоять, ублюдок!»»
— Но мне нечего ему предъявить, — возражаю я и снова поворачиваюсь к Калверсону в надежде, что он мне возразит, скажет: «Как же нечего, сынок?», но Калверсон задумчиво помалкивает в своем углу.
— Нечего предъявить? — возмущается Макгалли. — Господи, парень, обвинений хоть лопатой греби! Скупка и распространение запрещенных веществ — срок автоматом. «Акт о безопасности», статья девятая, — так, знаток? И обман офицера полиции. То же самое не помню по какой статье. Уйма статей!
— Ну я только думаю, что он этим занимался, но точно не знаю. — Я обращаюсь к Калверсону, единственному настоящему профессионалу в этой комнате. — Нам ордер дадут? На обыск дома?
— Ордер? — Макгалли простирает руки к небесам, к стенам, к обмякшей фигуре детектива Андреаса, который приоткрыл глаза и рассматривает что-то на столе.
— Постой-постой, знаешь что? У него же машина на органическом сырье? Он же это признал, так? На растительном масле?
— Ну и что?
— Что? — Макгалли ухмыляется до ушей и снова воздевает руки. — В статью восемнадцать только что внесли три дополнения. О распределении природных ресурсов и экономии. — Он выскакивает из-за стола, хватает последнее издание, толстую черную книжицу с американским флагом на обложке. — С пылу с жару, mis amigos! Если твой дружок мешает масло для фритюра с соляркой, это открытое нарушение закона. Я качаю головой.
— Закон обратной силы не имеет. Не могу же я арестовать его за давнее нарушение свежевыпущенного установления.
— О, агент Несс, как вы нерешительны! — Макгалли показывает мне средний палец, да еще и язык для полноты впечатления.
— У тебя еще одна проблема, — подает голос Калверсон.
Я знаю, что он скажет. Я к этому готов. Я даже немножко радуюсь заранее.
— Ты вчера говорил мне, что твой Туссен чист как стеклышко. Рабочий человек. Трудяга. Предположим, Зелл имел с ним дело, предположим, хорошо его понимал. Но с какой стати он пошел за наркотиками к нему?
— Отличный вопрос, детектив, — я расплываюсь в улыбке. — Смотрите!
Я показываю полученную от Виленца распечатку. Я забрал ее по дороге — результат проверки досье на Туссена-отца. Потому что вспомнил и нашел в своих записях слова, сказанные Джей-Ти о своем старике. «Он был художник?» — «Да, кроме всего прочего». Я наблюдаю, как Калверсон просматривает сводку. Роджер Туссен, он же Рустер Туссен, он же Маркус Килрой, он же Тутс Койриг. Хранение. Хранение с целью распространения. Хранение с целью распространения. Нарушение прав несовершеннолетнего. Хранение.
Так вот, когда Питер Зелл решил попробовать наркотики — когда шансы на столкновение решили за него, — он вспомнил старого друга, у которого отец торговал наркотиками.
Калверсон наконец кивает и медленно поднимается с места. Сердце у меня пускается вскачь.
— Ну что ж, — говорит Калверсон. — Идем.
Я киваю. Чуть помешкав, мы все трое одновременно шагаем к двери. Трое полицейских готовы к действию — проверяют наплечные кобуры, натягивают пальто. Под ложечкой у меня такой восторг предвкушения, что он, перевернувшись, превращается в ужас. О таких моментах я мечтал всю жизнь. Трое полицейских встали и выходят на задержание, ощущая, как напряжены колени, как растекается по жилам адреналин.
По дороге к двери Макгалли задерживается у стола Андреаса:
— Идешь, красавчик?
Но последний сотрудник отдела никуда не собирается. Он застыл на стуле перед полупустой чашкой кофе, на голове у него воронье гнездо, а перед глазами мятая брошюрка «МОЛИТЬСЯ ПРОСТО!».
— Брось, — уговаривает его Макгалли и выхватывает мятые листки. — Новичок раздобыл нам злодея.
— Идем, — зовет Калверсон.
И я тоже зову.
Андреас чуть разворачивается в нашу сторону и неразборчиво бормочет.
— Что? — переспрашиваю я.
— А если они правы? — громче повторяет Андреас. Он кивает на брошюрку, и я не выдерживаю.
— Они не правы! — Я твердо беру его за плечо. — Давай сейчас не будем об этом думать. — Не будем об этом думать? — с круглыми глазами жалобно повторяет Андреас. — Не думать об этом?
Я быстрым взмахом руки сбиваю стоящую на столе чашку, и холодный кофе заливает ему брошюрку, пепельницу, бумаги и клавиатуру.
— Эй, — тупо произносит Андреас, отъезжая от стола и разворачиваясь ко мне. — Эй!