— Так что за мысль?
— Как он работает?
— Это просто компьютер. Можно отследить перемещения любого сотрудника полиции в конкретный момент.
— А что означает «НС»?
— Начальник смены. Что у вас за идея?
— Может, это вздор…
— Понятно…
Она смотрит за окно или на свое призрачное отражение в стекле.
— Нельзя ли обсудить это за ужином?
Эддс с ходу накладывает вето на «Сомерсет», так что нам остается выбирать из баров и пиратских фастфудов или ехать в «Панера». Я слыхал, что в Бостоне еще работает приличный ресторан, владелец которого откупился от контроля цен, и там до сих пор в ходу белые скатерти и прочее. Только вот, судя по рассказам, это удовольствие будет стоить всех денег, что у меня остались.
Поэтому мы с Наоми выбираем закусочную мистера Чоу и разглядываем друг друга поверх чашек с жасминовым чаем на крытом сальным пластиком столике.
— Как дела?
— Что?
— Извиняюсь. Как там говорится на жаргоне копов? — Она дразнит меня усмешкой. — На какой стадии расследование?
— Ну мы задержали подозреваемого.
— Правда? И как все прошло?
— Нормально.
Я мог бы рассказать ей больше, но не стану. Подозреваемый напал на меня, вооружившись моделью городской ратуши. Подозреваемый торговал наркотиками и либо снабжал ими потерпевшего, либо получал от него товар. Подозреваемый мертв. Мисс Эддс, кажется, и не хочет подробностей, тем более что нам подают заказ: привозят на тележке булочки, соусы, цыпленка с кешью. За окном вспыхивают розовым неоновые буквы «Чоу! Чоу!».
— Так что вы хотели мне сообщить?
— Знаете что?
— Что?
Так я и знал — она будет тянуть, откладывать, уклоняться. Мне почему-то кажется, что я уже хорошо ее знаю.
— Давайте еще часок.
— Часок?
— Хэнк, прошу тебя. Я действительно…
Она смотрит на меня чистыми, искренними глазами, на лице ни следа дразнящей усмешки. Мне все это страшно нравится: чистые глаза, бледные щеки, симметрия выбритой головы.
— Да, я звонила, хотела вам кое-что рассказать. Но, говоря по правде, я еще подумала, как хорошо бы просто поужинать с живым человеком. Понимаешь?
— Конечно.
— Понимаешь? Просто поговорить. Поужинать без разговоров о смерти.
— Конечно, — повторяю я.
— Насколько такое еще возможно. Хотелось бы попробовать.
— Конечно.
Она поднимает руку с тонким бледным запястьем, отстегивает серебряную пряжку ремешка и кладет часы на стол между нами.
— Один час нормальной жизни, договорились?
Я протягиваю руку и на мгновение накрываю ее ладонь.
— Договорились.
Так мы и делаем. Сидим, едим довольно посредственные китайские блюда и болтаем о нормальных вещах. Вспоминаем мир, в котором выросли, странный старый мир прежних времен. Музыку, кино и телешоу, которые смотрели десять или пятнадцать лет назад. «’N Sync» и «Беверли-хиллс, 90210», «Реальный мир» и «Титаник».
Оказывается, Наоми Эддс родилась и выросла в мэрилендском поселке Гайтерсбург. В самом непримечательном штате Америки, по ее словам. Потом пару семестров проучилась в местном колледже, бросила учебу, чтобы стать певицей в «жуткой, но благонамеренной панк-группе», а потом, разобравшись, чего ей на самом деле хочется, переехала в Нью-Йорк. Закончила бакалавриат и защитилась на магистра.
Мне нравится ее слушать. В голосе девушки звучит музыка.
— Так чего же тебе на самом деле хотелось? Чем заняться?
— Поэзией, — она пьет чай. — Мне хотелось писать стихи, и не только для себя. Хотела писать хорошие стихи и публиковать их. Даже сейчас еще хочу.
— Шутишь?
— Нет, сэр. Так вот, я училась, перебралась в Нью-Йорк, подрабатывала официанткой, экономила каждый пенни. Питалась китайской лапшой. Все как положено. Да, я знаю, что ты думаешь.
— И что же?
— «А кончилось все тем, что она работает в страховой компании».
— Ничего подобного я не думал.
На самом деле я, наматывая толстую лапшу на палочки, думаю, что она из тех людей, какими я всегда восхищался. Ставит себе сложные цели и делает все возможное, чтобы их достичь. Я к тому, что это теперь легко заниматься тем, о чем всегда мечтал.
Минутная стрелка на часиках Наоми описывает полный круг, идет дальше. Тележка с едой опустела, только последние лапшинки и пакетики с соусом валяются у нас на тарелках, как пустые змеиные шкурки, а я рассказываю ей свою историю. Про отца-профессора и мать, работавшую в полицейском участке, как их убили, когда мне было двенадцать…