— Зелл, значит. Жаль. Налить вам?
— Нет, спасибо.
— Как вам погодка, а?
— Угу…
Мы сидим у него в кабинете, и он пьет джин из низкой рюмочки, рассеянно потирает ладонью подбородок, поглядывает в большое окно на снег, засыпающий Игл-сквер.
— Многие говорят, это из-за астероида, снег-то. Слыхали, да?
Гомперс говорит негромко, задумчиво, не отрывая взгляда от улицы за окном.
— Только это вранье. Он еще в двухстах восьмидесяти миллионах миль, не так близко, чтобы влиять на погоду.
— Да уж…
— Потом, конечно, будет влиять. — Он вздыхает и медленно, по-коровьи, поворачивает ко мне голову. — Люди толком не понимают, видите ли.
— Не сомневаюсь, что вы правы, — терпеливо говорю я, держа наготове голубую тетрадку и ручку. — Не расскажете ли мне о Питере Зелле?
Гомперс делает еще глоток джина.
— Особенно и нечего рассказывать-то. Парень был прирожденный клерк, это точно.
— Прирожденный клерк?
— Ага. Я сам начинал секретарем, хоть и со степенью по статистике и все такое. Но я переключился на продажи, понемногу пробился в управление да здесь и остался. — Гомперс разводит руками, указывая на свой кабинет, и застенчиво улыбается. — А Питер никуда не пробивался. Я не говорю, что это плохо, но он никуда не стремился.
Я кивнул, царапая в тетрадке под полупьяный говорок Гомперса. Кажется, Зелл был, можно сказать, волшебником статистического анализа, обладал почти сверхъестественной способностью разбираться в длинных столбцах демографических сводок и делать точные предсказания риска и прибыли. Кроме того, если верить рассказу, он был болезненно застенчив. Ходил потупившись; больше, чем «Привет» и «Все в порядке», из него было не выжать; на совещаниях сидел в последнем ряду, уставившись на собственные руки.
— И, слушайте, с любого совещания он выскакивал за дверь первым, — продолжает Гомперс. — Чувствовалось, что ему куда уютнее у себя за столом, с калькулятором и статистическими сводками, чем с нами, людьми.
Я записываю, поощрительно кивая, чтобы он не умолкал, а сам думаю, что этот парень, Питер Энтони Зелл, начинает мне всерьез нравиться. Я люблю людей, которые с удовольствием делают свою работу.
— Еще скажу про него, про Зелла то есть, что все это безумие его вроде бы не слишком задевало. Даже вначале, когда все только начиналось.
Гомперс запрокидывает голову к окну, к небу, и я догадываюсь, что под «только начиналось» он подразумевает начало прошлого лета, когда астероид проник в сознание обывателя. Ученые засекли объект еще в апреле, но в первые пару месяцев он появлялся только в колонках разных странностей под шутливыми заголовками вроде «Смерть с неба?» или «Небо падает!». Для большинства угроза стала реальностью в начале июня, когда шансы на попадание достигли пяти процентов, а окружность Майя оценили от четырех с половиной до семи километров.
— Ну вы помните: люди сходят с ума, люди рыдают на рабочем месте. А Зелл, как я говорил, просто работал, не поднимая головы. Как будто считал, что астероид летит на всех, кроме него.
— А в последнее время? Были перемены? Депрессия?
— Ну, — задумывается он, — знаете… постойте-ка… — и вдруг умолкает, прикрыв рот ладонью, прищурившись, словно разглядывает неясное пятнышко вдали.
— Мистер Гомперс?
— Да я только… простите, вспоминаю кое-что. — Он на секунду прикрывает глаза, потом резко открывает, и я, на минуту усомнившись в надежности свидетеля, гадаю, сколько рюмочек джина он употребил за это утро. — Такое дело, был один случай.
— Случай?
— Да, у нас работала одна девушка, Тереза, бухгалтер, так она явилась на Хеллоуин в костюме астероида.
— О?
— Понимаю. Сумасшедшая, да? — Гомперс ухмыляется собственному воспоминанию. — Просто большой черный мешок для мусора с числами, знаете. Два-ноль-один-один-джи-ви-один на бейджике. Многие смеялись — одни больше, другие меньше. Но Зелл ни с того ни с сего просто взорвался. Завопил, заорал на девушку, его просто трясло всего. Страшное дело, тем более что он, как я говорил, обычно был таким тихим. В общем, он извинился, но на следующий день не вышел на работу.
— Долго его не было?
— Неделю. Или две? Я думал, он совсем ушел, но потом он явился, ничего не объясняя, таким же как прежде.
— Таким же?
— Ага. Тихий, спокойный, сосредоточенный. Усердный работник, исполнительный. Даже когда работы не стало.
— Не стало? Простите? — недоумеваю я.
— Работа кончилась. С конца осени или начала зимы мы, знаете, больше не открываем полисов. — Гомперс мрачно улыбается на мой вопросительный взгляд. — Я к тому, детектив, что хотели бы вы сейчас застраховать свою жизнь?