Фентон сказала, что, если получится, позвонит мне в девять часов. Сейчас 8:45.
Мне, в сущности, не нужен ее доклад. В смысле мне не нужно доказательств. Я прав и знаю, что прав. Знаю, что своего добился. Но Фентон работает не зря, пригодится в суде.
Я слежу за идеально белым облачком, плывущим в небесной синеве, и тут, слава Богу, звонит телефон. Я хватаю трубку.
— Алло? — Нет ответа. — Фентон?
Долгое молчание, шорох глубокого вздоха, и я затаиваю дыхание. Это он. Убийца. Он знает. Он со мной играет. Это надо же!
— Алло? — повторяю я.
— Надеюсь, вы счастливы, констебль… то есть детектив. — В трубке шумно откашливаются, звенят льдинки в стакане джина, и я, подняв глаза к потолку, выдыхаю:
— Мистер Гомперс, вы не вовремя.
— Я нашел страховки, — продолжает он, словно не услышал. — Таинственные страховые претензии, которые вы просили найти. Я нашел.
— Сэр… — однако он и не думает замолкать, ведь я сам дал ему сроку двадцать четыре часа. Вот он и отчитывается, поганец несчастный. Нельзя же просто повесить трубку.
— Ясно, — говорю я.
— Я обратился в отдел дубликатов, запросил список дел. Только одно помечено именем Зелла. Вас оно интересовало, так?
— Совершенно верно.
Он с пьяным сарказмом тянет:
— Надеюсь. Потому что теперь будет как я говорил. Именно как я говорил.
Я смотрю на часы. 8:59. То, что собирается сказать Гомперс, больше не имеет значения. Да и никогда не имело. Дело было не в страховом мошенничестве.
— Сижу я это в Бостоне, в конференц-зале, роюсь в дубликатах, и тут вваливается не кто иной, как Марвин Кессел. Знаете такого?
— Нет, сэр. Я благодарен вам за помощь, мистер Гомперс.
Дело было не в страховом мошенничестве. Совсем не в нем.
— Марвин Кессел, к вашему сведению, помощник управляющего региональным отделением Атлантического побережья и Северо-Востока. И он весьма заинтересовался, что за чертовщина происходит в Конкорде. Вот. Теперь ему известно, и в Омахе известно, что у нас пропадают дела и происходят самоубийства. Все это у нас.
Тон у него, как у моего отца. «Потому что это Конкорд!»
— Так что теперь я лишусь работы вместе со всем нашим филиалом. Они тоже останутся без работы! Всех вышвырнут на улицу. Так что, надеюсь, у вас есть чем писать, детектив, потому что у меня для вас информация.
Я беру ручку, и Гомперс мне все излагает. Ко времени смерти Питер работал над претензией, поданной миссис В. Р. Джонс, директором института «Новые горизонты», некоммерческой организации в штате Нью-Гэмпшир. Его главное отделение находится в Нью-Касле, что на побережье, близ Портсмута. Институт застраховал исполнительного директора мистера Бернарда Тэлли, а тот покончил с собой в марте, так что «Мерримак, жизнь и пожары» занималось расследованием страхового случая.
Я по старой привычке записываю все, хотя это неважно, совершено неважно.
Гомперс замолкает. Я благодарю и смотрю на часы. 9:02, в любую минуту может позвонить Фентон с нужным мне подтверждением, и я сяду в машину, чтобы отправиться за убийцей.
— Мистер Гомперс, я ценю вашу жертву. Но идет следствие по убийству. Это важно.
— Вы не представляете, молодой человек, — говорит он. — Вы не представляете, как это важно!
Он вешает трубку, а я готов ему перезвонить. Богом клянусь, несмотря ни на что, я готов встать и поехать к нему. Потому что он не… он не переживет.
Но тут звонит стационарный телефон, и я снова хватаю трубку. И слышу голос Фентон:
— Итак, детектив, как вы узнали?
Я перевожу дыхание, закрываю глаза и секунду или две слушаю стук собственного сердца.
— Пэлас? Вы слушаете?
— Слушаю, — медленно отзываюсь я. — Пожалуйста, опишите, что именно вы нашли.
— Ну, конечно, с удовольствием. А потом вы как-нибудь угостите меня бифштексом.
— Да-да, — тороплюсь я, открываю глаза и вглядываюсь в сияющее синее небо за кухонным окном. — Вы только скажите, что нашли!
— Вы псих, — ворчит она. — Масс-спектроскопия крови Наоми Эддс показала присутствие сульфата морфина.
— Ясно, — говорю я.
— Вы не удивлены?
— Нет, мэм, — говорю я. Нет, я не удивлен.
Причина смерти не изменилась. Тяжелая черепно-мозговая травма от огнестрельного ранения в середину лба. Однако жертва нападения в период от шести до восьми часов перед смертью принимала производные морфина. Я совсем не удивлен.