— Прошу вас ответить, сэр. На следующий день вы пришли к ней в контору и ждали?
— Да… — шепотом.
— Громче, пожалуйста.
— Да.
— Вы ждали в коридоре у ее кабинета?
— В шкафу.
Мои руки крепче стискивают руль, костяшки белеют, чуть ли не светятся белым. Макконнелл с соседнего сиденья с беспокойством поглядывает на меня.
— В шкафу. А когда она осталась одна, пока Гомперс напивался у себя, а остальные пошли в пивную, вы показали ей пистолет и завели в кладовую. Обставили все так, словно она искала папку, чтобы… зачем? Чтобы дожать меня, чтобы я не усомнился в том, что вы мне внушили?
Макконнелл кладет ладонь на баранку поверх моей, придерживает, чтобы я не слетел с дороги.
— Да, и… Она бы вам рассказала. Рано или поздно.
«Пэлас, — сказала она, присев на кровать, — еще кое-что…»
— Мне пришлось! — У Литтлджона опять слезы на глазах. — Я должен был ее убить.
— Никто не должен никого убивать.
— Ну, — говорит он, уставившись в окно, — скоро всем придется.
— Я же говорил, какая-то ерунда затевается!
Макгалли сидит на полу в отделе, привалившись спиной к стене. Калверсон на другом конце комнаты умудряется излучать спокойное достоинство, хотя поджал под себя ноги, так что штанины немного задрались.
— Куда все подевалось? — спрашиваю я.
Столы пропали. И компьютеры пропали, и телефоны, и пепельницы. Пропал наш стеллаж с папками, стоявший у окна, — после него на полу остались неровные вмятины. Окурки усыпали голубой ковролин как дохлые жучки.
— Я же говорил, — повторяет Макгалли. Голос гулко отдается в опустевшей комнате.
Литтлджон остался в «импале». Сидит в наручниках на заднем сиденье под присмотром констебля Макконнелл, которой нехотя помогает Ричи Майкельсон. Надо официально оформить задержание. Я один зашел в здание, забежал наверх, чтобы позвать Калверсона. Хотел, чтобы мы вместе занялись приемкой задержанного. Его убийца — мой убийца. Мы в одной команде.
Макгалли приканчивает сигарету, скручивает мундштук пальцами и выщелкивает окурок на середину комнаты, к остальным.
— Они знают, — спокойно говорит Калверсон. — Кто-то что-то знает.
— Что? — спрашивает Макгалли.
Калверсон молчит, а в комнату входит наш начальник Ордлер.
— Привет, ребята, — здоровается он.
Он в штатском, и вид у него усталый. Макгалли и Калверсон настороженно смотрят на него снизу вверх. Я подтягиваюсь, щелкаю каблуками и замираю в ожидании. Я не забыл, что в машине ждет убийца, но это почему-то больше не имеет значения.
— Ребята, с сегодняшнего утра полиция Конкорда переходит в федеральное подчинение.
Все молчат. Ордлер достает из-под мышки подшивку документов с печатью министерства юстиции на корешке.
— Что значит — в федеральное? — спрашиваю я.
Калверсон качает головой, медленно поднимается, успокаивающе берет меня за плечо. Макгалли сидит как сидел, только достает и закуривает новую сигарету.
— Что это значит? — повторяю я.
— Все перетряхивают, на улицы выводят еще больше людей, — Ордлер говорит, глядя в пол. — Мне разрешили оставить большую часть патрульных, если я хочу и они захотят, но уже под юрисдикцией минюста.
— Но что это значит? — в третий раз спрашиваю я, подразумевая: что это значит для нас? Что это значит для нас? Ответ перед глазами — пустая комната.
— Следственные отделы закрывают. Поскольку…
Я стряхиваю с плеча руку Калверсона. Прячу лицо в ладонях и снова поднимаю голову, смотрю на Ордлера и качаю головой.
— Поскольку в данных обстоятельствах следствие представляется некоторым излишеством…
Он еще что-то говорит, но я уже не слышу. Он продолжает, а потом вдруг умолкает и смотрит на меня так, будто ждет вопросов. Мы молча наблюдаем за ним, и Ордлер, промычав что-то, разворачивается и уходит.
Я только теперь замечаю, что радиатор перекрыт и в комнате холодно.
— Они знают, — повторяет Калверсон, и мы, как марионетки в руках кукольника, дружно поворачиваем к нему головы.
— Считается, что известно станет только через неделю, — напоминаю я. — Кажется, 9 апреля.
Он качает головой:
— Кто-то узнал заранее.
— О чем? — не понимает Макгалли, и Калверсон объясняет ему:
— Кто-то знает, куда свалится эта дрянь.
Я медленно открываю переднюю пассажирскую дверцу «импалы». Макконнелл спрашивает: «Эй, что стряслось?» — а я долго молчу. Стою, опершись на крышу машины, смотрю на нее, затем выгибаю шею, чтобы взглянуть на арестованного, который сполз вниз с сиденья и уставился на меня. Майкельсон сидит на капоте и курит, как моя сестра в тот день на стоянке.