— Меня не интересует мораль войны, — тихо проговорил Чаба. — Кстати, Милан Радович тоже сражался за новую Венгрию.
— Радовичу и его товарищам нет места в новой Венгрии. Смешно, что ты этого не понимаешь. Мы для того и собираемся свергнуть нацистский режим, чтобы иметь возможность договориться с Западом, а уж затем общими усилиями ополчиться против Советского Союза.
Чаба выпил еще рюмку коньяку и встал:
— Отец, ты знаешь, что я не разбираюсь в политике, однако кое-что я все-таки понимаю. Режим нацистов есть смысл свергнуть только тогда, когда этим же ударом можно покончить с войной. Ты понимаешь? Покончить с войной. Если бы Гитлер на законном основании принял ваши предложения, вы сотрудничали бы и с ним. Вы боретесь не против самих нацистов, а лишь против кое-каких внешнеполитических их шагов.
— Сейчас у нас с тобой нет времени для дискуссий по политическим вопросам. Нам нужно решительно действовать!
— Совершенно верно, — кивнул Чаба, — однако в данной ситуации любое действие тесно связано с занятием той или иной политической позиции. Но мне что-то не нравятся твои политические взгляды. Именно поэтому я и пальцем не пошевельну, чтобы лишить жизни своего друга.
— Ради меня и матери ты должен это сделать.
— Отец, — начал Чаба уже совершенно спокойно, — все мы, включая и Милана, находимся в опасности. Мы должны найти такое решение, чтобы все благополучно из-бежали ее. Но только не такое, какое предлагаешь ты.
— Он же сам умоляет тебя об этом!
— Потому что не видит выхода и хочет остаться честным. Он не хочет выдавать тебя, хотя, быть может, это и помогло бы ему спасти собственную жизнь. Боже мой, я только сейчас увидел, какая огромная разница между вами.
Упрямство Чабы обескуражило генерала. Он не узнавал сына — его словно подменили. До сих пор он никогда по возражал ему, а теперь не только противится, но и оскорбляет.
— Решение этого вопроса в твоих руках, — холодно проронил генерал.
— Да, конечно, и, как мне кажется, я уже знаю, что мне нужно делать.
Отец подошел к Чабе вплотную, спросил:
— Что ты решил?
— Я помогу Милану бежать.
— Каким образом?
— Этого я пока еще и сам но знаю, но, во всяком случае, попытаюсь.
В этот момент в комнату вошла Эльфи. Поспешив навстречу матери, Чаба поцеловал ее:
— Мама, хорошо что ты проснулась, я хотел попрощаться с тобой.
— Куда ты едешь? — поинтересовалась она и, взглянув на мужа, только по выражению его лица поняла, что здесь происходит что-то важное, необычное. Обняв сына, она попросила: — Останься, — и посмотрела на мужа. — Что случилось, Аттила? — А поскольку генерал молчал, Эльфи стала настаивать: — Я хочу знать, что тут у вас произошло.
Не дав отцу ответить, Чаба сказал:
— Папа тебе все объяснит, а мне пора идти.
— Не отпускай его, дорогая! — воскликнул генерал. — Если не хочешь потерять единственного сына, удержи его. Прощу тебя!
Эльфи вцепилась в сына:
— Говори, Чаба, — и посмотрела на мужа: — Ну говорите же!
— Наш сын хочет стать самоубийцей.
— Лучше быть самоубийцей, чем убийцей! — в сердцах выкрикнул Чаба.
Хайду, словно не услышав замечания сына, продолжал:
— Он намерен помочь Радовичу бежать, а это равносильно самоубийству.
У Эльфи, видимо, закружилась голова, так как она сразу же села. Чаба бросился к ее ногам:
— Отец требует, чтобы я умертвил Милана, но я ни за что на свете не сделаю этого. Я — врач и связан клятвой... К тому же Милан — мой друг...
— Радович сам умоляет о смерти, — перебил его генерал. — Ты уж и об этом скажи матери.
— Я что-то не пойму, о чем вы тут толкуете, — заволновалась Эльфи.
— Эльфи, — генерал подошел к жене, — твоего брата умертвили по приказу Гитлера. Вальтер был настоящий мужчина, верный патриот. Он не предал своих товарищей... и меня тоже.
— И ты принимал участие в заговоре?
— Не только принимал, но и участвую до сих пор. Радовичу об этом известно. Детали уже не интересны. Его подвергали пыткам. Чаба говорит, что Милан находится в таком состоянии, что не перенесет дальнейших мучений. Милан просил твоего сына о том, чтобы он умертвил его. Он боится, что не выдержит и тогда выдаст меня и еще десятка два людей. Эккер затем и перевел Чабу на новую работу, чтобы наш сын сберег жизнь друга. Однако, по-моему, если отбросить сентиментальности в сторону, Радович в любом случае приговорен к смерти, независимо от того, признается он или нет. Следовательно, вопрос стоит так: если Чаба вылечит Радовича, то тот станет предателем, нас с тобой арестуют, а сторонников нашего движения разнесут в пух и прах; если же он его умертвит, то погибнет всего лишь один человек, который будет жить и бороться дальше.