Если верить его словам, всё было до банально просто — он расквасил лицо одному из солдат в таверне Еловых выселок, и сломал ему руку, когда тот вздумал потешаться над ростом гнома.
На первом привале, когда мы удалились на достаточное расстояние от Еловых выселок, выяснилось, что у всех нас одна дорога — в Керак-Норн, до которого было около пятисот километров. Путешествовать в одиночку нынче было опасно, так что мы решили какое-то время держаться вместе.
Тем более, что почти сразу выяснилась важная деталь — у Торгрима в Керак-Норне имелись какие-то друзья. Гном пообещал, что в счёт уплаты долга за его спасение из темницы они помогут попасть в подземные копи и перевезут меня через них на ту сторону Мглистых гор по рельсовой дороге. Его путь тоже лежал туда — но куда именно, он так и не сказал.
— А что, просто так пройти я не смогу? — удивился я, когда он сказал об этом на первом же привале, пока мы все грелись у костра.
— Да почему, сможешь, — пожал плечами мой новый товарищ, и погладил свою пепельную бороду, — Просто это займёт много времени. Там… Сложная бюрократическая возня. То, что на поверхности, принадлежит людям — там заправляет род Эйнсвар. А вот Подгорные копи принадлежат гномьему клану Террак, и просто так они кого попало к себе не пускают. Только жителей Верхнего города, да и то не всех, а только тех, у кого есть специальное разрешение.
— И как его получить?
— Долго и муторно, — отмахнулся Торгрим, — Нет, если, конечно, у тебя есть желание обосноваться там минимум на год — пожалуйста. Но местный магистрат не раздаёт жильё и землю вокруг города просто так, ты же это понимаешь?
— Понимаю.
— Да и тебе же надо на ту сторону гор? Так что явно не твой вариант. Но ты не переживай — я всё организую. Есть связи, хе-хе! К тому же, мне и самому надо в Империю!
— Отлично! — улыбнулся я, — Путешествовать в компании спокойнее.
— Это да, особенно, в свете последних событий… Кстати, я ведь так и не спросил — что с этими орками? Ты с ними столкнулся уже в третий раз. Откуда они взялись в вашей глуши?
Несмотря на то, что Торгрим мне нравился — я не стал рассказывать ему то, что произошло на самом деле. Наученный горьким опытом, понял, что мои слова запросто могут повернуть против меня самого — так что отделался полуправдой, заявив, что возвращался в деревню и увидел их уже там.
Ни слова о Рифте, о Драконьих всадниках, ни о кольце Эйрика я не произнёс.
Гном не стал вдаваться в подробности этой истории и уточнять, почему я замешкался в форте — хотя по его глазам было видно, что он об этом задумался. А вот Ада во время этого разговора прищурилась, глядя на меня через пламя. Я поймал её взгляд и отвёл глаза.
Интересно, она видела, как я снёс полчерепа тому орку на дороге, и насквозь пробил другого с помощью перстня?
Даже если и нет — такие раны обычным луком и ножом не объяснить… Да и перстень она с меня не сняла. Либо не захотела… Либо не смогла…
Хотя опять же — ублюдский капитан сорвал его с моего пальца без проблем…
Вообще, вопросов об этом артефакте у меня накопилась масса — особенно если учитывать видение, которое посетило меня во время отключки.
Но вопросы-вопросами — а ответов на них ни на йоту не прибавилось за всё время, пока мы находились в дороге. Я носил перстень на пальце не снимая, под найденной в заплечном мешке перчаткой. И каждый день, на привале, когда мои спутники засыпали, пытался пробудить его — но всё тщетно.
И речь шла не только о послании Эйрика — вообще о какой бы там ни было активности! Нет, обожжённая и порванная перчатка из странного материала теперь появлялась на руке по моему желанию — но и только. Никаких магических огней, или чего-то подобного — как только я не старался их вызвать! Я пробовал и мысленные команды, и жесты, как в легендах про магов прошлого, и слова.
Однажды даже порезал палец, чтобы окропить перстень кровью… В этом случае глаза на голове дракона на несколько секунд загорелись красным светом, но дальше этого дело не пошло.
Я искренне надеялся, что какой-нибудь имперский маг сможет выудить рапорт Эйрика из этого артефакта. А ещё понимал — если я хочу пользоваться им дальше, мне нужно где-то взять для этого знания.
Но одна мысль не давала мне покоя. Я предполагал, что как только я доберусь до первого крупного города и расскажу о произошедшем — перстень у меня, скорее всего, заберут.
С концами…
И, странное дело, — отдавать его мне совсем не хотелось! Точнее, странным было не это — кто в здравом уме захочет отдавать такую вещь⁈ — а то, что я будто бы чувствовал перстень «своим»… Он был будто моей частью… И более того — я понимал, что это именно он залечил сильно ушибленную орком кисть, и даже ноющие рёбра, которые перестали болеть на третий день нашего путешествия.
Вот так мы и ехали через Дикий край — мы с Адой были погружены в свои мысли, а Торгрим без устали болтал, пытаясь нас развлечь.
Мы двигались по разбитому тракту (одно название!) на запад. Перелески, болота, холмы, небольшие ручьи и заросшие бурьяном поля сменяли друг друга день за днём
Время от времени мы встречали и других путников. В основном это были торговцы с небольшим количеством охранников, или крестьяне, едущие куда-то на заработки. Однажды нам повстречался отряд наёмников из пяти человек — все при оружии и в кожаной броне со стальными вставками.
К счастью, такие оборванцы, как мы, их не заинтересовали…
По пути к Каран-Норну было раскидано какое-то количество деревень, в которых люди занимались точно тем же, чем и мои односельчане. И каждый раз, видя вдали от тракта дома, дым печных труб, или людей в полях, моё сердце сжималось, а перед глазами вставали лица родителей…
На шестой день путешествия мы встретили группу бродячих артистов. Они остановили четыре своих фургона под огромным дубом, недалеко от тракта, и пригласили разделить с ними трапезу. А так, как у нас почти не было запасов — всё, что мы ели, было добытой мной на охоте дичью — мы с радостью согласились.
Большое семейство цирковых, едущих в Тармберг, где добывали серебро, оказались весёлыми ребятами. Мы понаблюдали за тренировками жонглёров и акробата, повосхищались фокусником и с уважением отнеслись к метателю ядер и огромной секиры — здоровенному усатому мужику по имени Горт.
Торгрим даже попытался выторговать эту секиру за несколько невесть откуда взятых серебрушек, но дальше шуток и слов дело не пошло.
Эти артисты рассказали, что в дне пути от места нашей встречи будет большой постоялый двор на перекрёстке четырёх дорог — так что, попрощавшись с бродягами, мы направились прямо к нему.
Трактир и правда был большой — метров двадцать в длину, основательный, двухэтажный, с большим подворьем, баней, общим колодцем, конюшней, своим огородом и полем, а также небольшим яблоневым садом. На окнах висели массивные ставни, вокруг построек был возведён небольшой частокол, а во дворе я сразу срисовал пятерых дюжих ребят с оружием на боках. Мечи, сабли, пара арбалетов… Под несколькими высокими деревьями, растущими в углу двора, рядом с воротами расположилась смотровая вышка метров семь высотой — там тоже торчала пара стрелков.
— Серьёзное хозяйство! — присвистнул Торгрим, останавливая свою лошадь неподалёку от конюшни.
Во дворе было многолюдно. Помимо охранников, нескольких мальчишек-служек и женщины, прикрикивающей на них, тут разгуливали и постояльцы.
Несколько торговцев вокруг пары гружёных телег, которые выводили из-под навеса рядом с конюшней; парочка наёмников; группа подвыпивших солдат, метающих в деревянную мишень топоры; даже карета, рядом с которой торчал худощавый и бледный господин, внимательно следящий за двумя красавицами в дорогих платьях — видимо, сопровождающий.
— Разная тут публика, — заметил я, — А у меня даже денег нет, чтобы заплатить за комнату… Думал на сеновале попроситься переночевать, но теперь…
— Ай, да брось, парень! — Торгрим тряхнул своим полупустым кошельком, в котором звякнули несколько монет, — Я за тебя заплачу!