Сидеть в рыцарском седле было жестко и неудобно. Предполагалось, что на всаднике должны быть доспехи. Имелось даже что-то на манер ремней безопасности. Давным-давно оборванных… Джафар с интересом изучил торчок на шарнире, укрепленный на луке седла. Не сразу понял, что эта малая механизация – кронштейн и упор для копья. Шарнир был сломан. Давно.
Джафар оглянулся на могилу. Девушка ехала чуть сзади. Видимо, считала себя трофеем Джафара. По правде сказать, такого исхода поединка он не ожидал. Джафар принялся взвешивать плюсы и минусы путешествия вдвоем. Плюсов было намного больше. Правда, она клятвопреступница, надо бы разобраться с этим вопросом. С другой стороны, тихая, нудеть не будет. Надо выяснить, грамотная или нет. Но сперва – хочет ли она со мной ехать.
– Где твой дом? – спросил он.
Девушка махнула рукой куда-то на юг.
– Знаешь туда дорогу?
Кивок «да».
– Хочешь вернуться домой?
Грустный задумчивый взгляд, покачала головой «нет».
– Хочешь путешествовать со мной?
«Да», «да», «да», – взгляд робкий, просящий, совсем не такой, как при первой встрече.
– И тебя совсем не интересует, куда и по каким делам я еду?
«Нет».
Километра два Джафар обдумывал ее поведение и ответы. Прямой смелый взгляд при первой встрече, робкий сейчас, откровенный страх при виде монахов. Монахи, похоже, заменяют здесь полицию. Вооружены, протоколы составляют, люди вот их боятся. Ну вылитые полицейские. Да, они же о километрах говорили! Не пропал наш труд, помнят, курилки!
– Меня зовут Джафар, – представился он.
Удивление, жест назад.
– Им незачем было знать мое настоящее имя.
Улыбка во весь рот.
– Теперь выясним, как зовут тебя. Твое имя начинается на «А»?
«Нет».
– Твое имя начинается на «Б»?
«Нет».
К вечеру Джафар знал, что ее зовут Кора, ей двадцать четыре года, сейчас 1097 год, что это летоисчисление как-то связано с небом, или с чем-то пришедшим с неба (как подсчитал Джафар, лет за тридцать пять – тридцать шесть до людей с Земли). Она на самом деле дала ложную клятву в суде, пытаясь спасти от тюрьмы любимого человека, за это ей по местным законам отрезали язык, лишили имущества и почти всех прав. Сэр Кид захватил ее три дня назад, заставлял надраивать доспехи, готовить еду. Использовал для удовольствия и согревания постели.
– Он, конечно, был сволочью, – отметил Джафар, – но спать одному под таким одеялом – бррр.
Кора его горячо поддержала. До сэра Кида она батрачила за кормежку, но весной случился пожар из-за хозяйского ребенка, и все очень голодали. Джафар выяснил, что монахов здесь зовут не монахами, а как-то по-другому, но живут они в монастырях, устанавливают законы и следят за их исполнением. Кора боится их до дрожи в коленках, до щенячьего визга. Еще она боится научиться читать. Это как-то связано с глазами (близорукости боится, что ли?). Больше она ничего не боится, но кое-чего опасается. Например, грозы, волков.
Непривыкший к долгой езде верхом, Джафар решил остановиться пораньше. Кора расседлала и спутала ноги лошадям, собрала дрова для костра, повизгивая от восторга, изучила палатку, надувные матрасы, спальные мешки (Джафар взял со склада для будущих помощников пять комплектов, по шестьсот граммов каждый). Все было хорошо, пока Кора не увидела окорок. Она не просила, нет, только тихонько заскулила и отодвинулась от костра подальше, обхватив руками ствол дерева. Проследив голодный взгляд, Джафар сделал ей толстенный бутерброд, который был съеден за несколько секунд. Также быстро были съедены второй и третий бутерброды. Голодный взгляд все не мог оторваться от рюкзака, а руки опять сцепились на дереве. Расспросив, Джафар выяснил что последний раз она ела вчера (хлеб и вода), а предпоследний – позавчера. И теперь умяла всухомятку полкило мяса и полбуханки хлеба. Джафар заставил ее выпить фляжку воды, объяснил, что после длительной голодовки нельзя сразу много есть, она со всем согласилась, но только крепче вцепилась в дерево. Нарезав помельче корешки, найденные Корой, накрошив туда же ветчины, Джафар сварил полный котелок супа. Пока варился, а потом остывал суп, девушка мужественно страдала, вцепившись в дерево. Наконец, Джафар нарезал хлеб и раздал ложки. Кора ни разу не нарушила неписаные правила этикета, ни разу не зачерпнула ложкой из котелка раньше Джафара, следила, чтоб в ее ложке было не больше, чем у него, но… пока Джафар только подносил ложку ко рту, она уже проглатывала свою, и ждала, когда же он снова зачерпнет. Разумеется, после еды у нее заболел живот. Кора свернулась калачиком под своим любимым деревом и мучилась, счастливая. Джафар прогнал ее в палатку, расстегнул молнию на спальнике, превратив его в одеяло, и укутал девушку. Потом вымыл в речке посуду, проверил лошадей и задумался о будущем, глядя в красные угли костра. Еще утром он колебался в выборе, но теперь был уверен: этот мир надо менять. Терпеливый голодный взгляд девушки произвел на него гораздо более сильное впечатление, чем столкновение с рыцарем. С другой стороны, стычка показала, как просто в этом мире погибнуть от любой случайности. И тогда – прощай все. Само собой разумеется, что нужно воспитать как можно больше учеников. Чтобы их обучить, нужны компьютерные классы. Надо восстановить базу, думал Джафар. На это нужно время. На воспитание учеников тоже нужно время. А его-то и нет. После анабиоза это тело превратилось в развалину. Тогда надо вырастить себе новое тело и пересадить туда мозг. Можно даже проще – лечь в биованну и запрограммировать компьютер на ампутацию тела. Как Гром рассказывал, когда Модулю голову оторвало, он схватил ее под мышку и рванул в медцентр. Заложили в биованну, и через полгода Модуль вернулся в отряд десантников. Нет, у меня-то другой случай. У меня как раз мозг стареет. Вместо старого маразматика стану молодым маразматиком. Тогда другой путь – вырастить новое тело и переписать туда память. Но переписанная память не загружается в долговременную, через сутки от нее один пшик остается. Что, мне тогда каждый день по два раза память восстанавливать? Я же так за четыре года все клетки мозга сожгу. А если спроектировать мозг, который в долговременку пишет? На Земле об этом только спорили, потому как это – евгеника, а мне что остается? Я же не над кем-то, над собой этот опыт поставлю. И только в том случае, если другого варианта не придумаю. Вообще-то грустно получается. Он будет мной, но я-то не буду им, я помру. Можно, наверно, нескольких меня сделать. Один погибнет, другие продолжат. Слышишь, Гром, я справлюсь. Я все сделаю, за десятерых работать буду, жизнь положу, но справлюсь. Именем матери клянусь!
– Не говори гоп и постучи по дереву. Можешь – по лбу, – откликнулся десантник.
Кора, закутанная в одеяло, подсела к костру рядом с ним. Джафар обнял ее за плечи. Девушка вздрогнула, потом доверчиво прижалась к его боку.
Кора проснулась как всегда, с первыми лучами солнца. Удивленно огляделась. Очень теплое, необычайно легкое одеяло, прозрачный полог над головой, мужчина рядом. Джафар! Сердце забилось радостно и счастливо. Сбывалось то, что нагадала ей старая цыганка, то, чего она ждала, не веря, почти десять лет.
«Какое необычное у него лицо, – подумала девушка, – с виду молодое, но седина в волосах, мудрость и тоска во взоре. И никого не боится. Перед сэром Кидом шляпу не снял, даже голову не склонил. Скользнул невидящим взглядом, как по пустому месту, и дальше пошел. А как перед патрулем стоял! Как будто они должны были перед ним доклад держать. Шутил с ними, смеялся. Только что простым человеком был, кольчугу надел, и вдруг в рыцаря превратился. Словно на голову выше стал. Спина гордая, взгляд спокойный, властный. С сэра Кида доспехи не снял. А ведь за них несколько золотых получить можно. Со мной как с равной говорил. Коня подарил, деньгами поделился, часть своих денег на хранение дал. Наверно, и не подумал, что конь загнанный. Ну и что, что загнанный. Шагом ходить может, даже легкой рысью, если не очень долго. И пахать на нем можно, надо только отдых почаще давать. После каждой борозды. А силы у него – не то, что у крестьянских лошадок. И, если зимой совсем плохо станет, его съесть можно. Зачем он меня с собой взял? В таком шатре, под этим одеялом в самую холодную ночь тепло. Как он удивился, какая я тощая. Сколько вчера съела! И любить совсем не умею. Откуда я знала? Хозяин всегда шипел: „Пасть закрой, услышат“. Сэр Кид – тоже: „Не дергайся. Убери лапы, не то пальцы отрублю“. Я и лежала, не шелохнувшись, а он: „Что-нибудь не так? Тебе не нравится?“ Учить стал… Как много он знает. Оказывается, это и на самом деле приятно бывает. Боже, что он обо мне подумал… Вчера вечером сам за меня котелок мыл, Господи, стыдно-то как! Прогонит он меня, точно прогонит, как лучшую найдет, так и прогонит. Не такую тощую, с языком, чтоб в городе перед ним ехала, кричала: „Дорогу сэру Джафару!“ Кассандра ведь говорила, что моя судьба – как ветвистое дерево. Какую ветвь выберу, туда судьба всего света пойдет. А я за день все порушила».