– Обслюнявили паренька. – сказала Панькина. – Кури тут, не выходи. Вот рубашка, а я состирну.
– Будто у него и матери нет. Постирать некому? – встала Анна.
– Посиди с сыном. Закусывайте, бабоньки, капуста жирная.
– Не режь кума, сало. Оставь себе.
– Ребятишкам отнесёте. Вкус забыли огольцы. На картошке зимовали
– Мои два суслика принесли вчера. Не пропадём, девки?
Анна по небольшому куску поделила приношение Фомкина. Женщины отказывались, но по лицам было видно, что довольны. Расходились заполночь. Даже пели, и плясать наладились под патефон, но скоро разошлись, припоминая мужей, братьев и детей, которые ещё воюют или уже отвоевались, отдыхая в чужой земле.
Колхозная полуторка не хотела заводиться. Её толкали всем селом до поскотины. Настя стояла в окружении девочек Ивкиных. Анна некоторое время бежала за машиной, вытирая глаза. Полуторка кашляла, стреляя сизым дымом. Пётр стоял в кузове и махал рукой. Солнцеглазое небо опрокинулось над Песчаным голубой чашкой. Жаворонки обливали алтайскую степь маршем жизни. Вдруг с криком ринулась за автомашиной Настя Спиридонова. Ей преградил дорогу Фомкин. И, узнав в чём дело, запрыгнул в ходок, помог девушке забраться на сиденье. Размахивая концами вожжей, председатель гнал выбракованного мерина и кричал, чтобы остановить отъехавшую полуторку. Его услышали. Автомобиль встал. Упал мерин в дорожную пыль. Настя бежала и протягивала что-то серое и круглое.
– Клубочек, Петя, забыла отдать… – задыхалась девушка. Ивкин перевесился через борт и поцеловал, точнее сказать, коснулся губами миленького носика.
На посевной в бригадах варили конину. Фомкина, как вредителя, послали восстанавливать разрушенное хозяйство. Через неделю после отъезда отпускника радио объявило о победе.
Панькин получил ранение в живот, но ему повезло. В госпиталь приехал хирург по полостным ранениям. Доктор готовил докторскую. Друзья научили Сидора, чтобы он говорил, будто бы ранили два часа назад, а не сутки. Даже после четырёх часов раненых в живот не оперируют. Перитонит. Возни много, а результатов положительных ничтожный процент. Вместе с другими бойцами светило его оперировал тут же, а потом увёз всех в Москву на излечение. Панькин вернётся домой через три года. В танковое училище не пошлют. Его не комиссуют. Будет служить.
Пётр Ивкин не станет офицером. Подвели нервы и открылись болезни. Ночи в колодце дали знать. До пенсии работал на ферме. Естественно, много пил. Женился, но не на той, что его ждала. Настю нашли повесившейся в берёзовом колке, недалеко от засыпанного колодца. Что и почему – никто ничего не знает. Следствие зашло в тупик. Недавно Ивкина вызвали в райцентр. На митинге девятого мая военком вручил орден Славы третьей степени. Спустя сорок семь лет награда нашла награждённого.
Сидор Панькин работал конюхом на кумысной ферме. У него родились двое детей, а старшая девочка отравилась беленой в пятилетнем возрасте.
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
– Боишься? – раздался детский голос, наполненный ласковым сочувствием и такой заботой, что Вадим быстро отвернулся от конспекта и увидел очаровательное существо в светло-фиолетовом платье, с бантом в бело-жёлтых волнистых волосах. Фиалковые глазки радостно рассматривали его – незнакомого мужчину средних лет в старом пиджаке и в свежеглаженых брюках. Это дочь самой строгой преподавательницы. Вторую неделю девочка появляется во дворе института. Некоторые студенты-заочники оказывали Марусе довольно пристальные знаки внимания, добивались всеми силами её расположения. В основном это были молодые мужчины в хорошей одежде, в сверкающих туфлях; наперебой угощали девочку сладостями, но она отвергала шоколадные плитки, тактично говоря, что у ней кариес. С женщинами, которые скучали к концу сессии по своим сорванцам, относилась сдержанно; сердилась, если кто-то начинал её гладить по голове, тискать, приглашая в столовую. Девочка играла в свои независимые игры. Разговаривала с кленовой порослью у спортивной площадки, предлагала обломку кирпича отправиться в путешествие по реке. Вадим тоже приметил очаровательное создание, напоминавшее ему младшеньких близнецов, Дашу и Нину.
Бабушкин в тот день сидел на измазанном известью и краской стуле, подстелив газету, в тени у ворот институтского гаража, в котором, как рассказывали всезнайки, были у Герцена конюшни, а потом после войны жили студенты-фронтовики. Среди них был и Андрей Платонов, который любил пройтись по двору после снегопада с деревянной лопатой. Некоторые биографы писали, что он подрабатывал дворником. Вадим Васильевич Бабушкин не был дворником, а работал в глубокой сибирской глубинке фоторепортёром, в свободное время, от разных сельских и газетных проблем, учился. Предстояло сдать последний экзамен, чтобы почувствовать четверокурсником.