Болото кончилось. Пошли кочки. Миленькие бородавки, обросшие осокой. Пожарники вошли в молодой осинник. Красноватые листья, словно крылья множества бабочек, трепетали от ветра. Дышалось легко. Влажный густой воздух, настоянный на грибной прели и осиновых гниющих листьях, заставлял бодрее шагать к месту пожара.
Парни остановились у высокого куста шиповника. Срывая мягкие ягоды, Толик как-то странно посмотрел на Тимку. Дождавшись, когда Семён ушёл вперёд, сказал:
– Тим, хочу тебе стихотворение рассказать, Послушай.
– Читай. У меня подарков нет, но вина стакан налью. Из меня критик неважнецкий. Как бы тебе ласково сказать.
– Ладно. Где плохо – скажи, а где хорошо – не надо, – Смеркалов снял шапку, пригладил редкие желтоватые волосы, и, слегка волнуясь, начал:
«Сентябрь
На покосах чёрные стога,
галки на стогах, как комья грязи,
заметалась рыжая пурга,
песню мокрую бормочет дождь бессвязно.
На яру раздетые берёзы
ветки тонкие стыдливо опустили,
листики последние, как слёзы
по стволам шершавым прокатились…»
– Всё? – спросил Тимка, ожидая услышать продолжение.
– Надо что-то добавить. Нет концовки.
– Мне нравится, – неожиданно сказал Телегин.- Настроение наше передал.
– Не опубликуют. – Сказал Тимка.
– Почему? – спросил Семён, приостанавливаясь.
– Есть причины. Серьёзные. Как говорят бюрократы, не видно творческой индивидуальности поэта Смеркалова. Все его поэтические «бусы» уже повторялись много раз. «Стыдливо опустили, рыжая пурга, листики – слёзы». …Берёзовый стриптиз завораживает. После Есенина нечего ловить. Тупик. Лучше не скажешь. Пошли в местную газету. Пришлют на мороженое. …Писал в детстве. В девятом классе…
– Это по – деловому, – сказал грустно Анатолий, – А ты, Сёма, нахваливаешь. Настоящий друг не побоится сказать правду, хотя и горькую. Видать, ничего из моих потуг не получится.
– Надо работать. Только у гениев получалось сразу. Не унывай, – сказал Чикалёв. – Поэтом великим можешь ты не стать, а пожарным хорошим быть обязан. Дня два. Три.
Парни вышли на пологий берег продолговатого озера, которое заметили из вертолёта. Дымил мох, шипели гнилые сучья. Пожар, начавшись, вероятно, на берегу, уходил влево по взгорку, заросшему старыми редкими соснами. Пожарные увидели полуразваленный шалаш, кучу кедровых шишек.
– Смотрите – чешуя, – сказал Толя, указывая рукой в воду.
– А вон сети, стоят, – сказал неуверенно Чикалёв.
Лишь Семен, молча, разглядывал пожарище, озеро, примятую у шалаша траву. Он снял кузов, прислонил к берёзе ружьё.
– Охотники были, – сказал Тимка. – Они вернутся.
– Этим бы охотникам штрафик пришпондырить. Ведь века прошли, а огнём так и не научились распоряжаться, как следует, – ворчал Толя, вынимая из кармана пачку печенья. – Я что-то проголодался. Кто будет? Бестолковые люди. Неужели, нельзя воды плеснуть на кострище, когда уезжаешь домой. Лень – матушка вперёд людей на земле появилась, – жуя, говорил Смеркалов.
– У меня идея! – воскликнул Тимка, перебивая товарища. – Мы с Толиком тушим, а ты поохоться. НЗ – съели в вертолёте. Сетёнки проверишь. Идёт? Вино – вот оно. Подбей уточку, Сёма. Смотри. Полетели.
– Мы тебе отгул даём. Если сети стоят, значит, и облас где нибудь. Мы здесь поживём, и поджигателей поймаем. Они не могли далеко уйти. Вертолёт услышали и спрятались. – Чикалёв раздвинул ветки шалаша.
– Может, сначала начнём тушить? – предложил Семён. – Охота не уйдёт. Что там? Вещмешок. Не трогайте. Чужое. А вот котелок. Ты прав. Он не мог далеко убежать. Идём на пожарище. Осмотреть нужно границы и залить в опасных местах.
Чикалёв набрал воды в эрло, завязал горловину и двинулся к дымящемуся высокому муравейнику. Телегин и Смеркалов последовали за ним. Качая насосами воду из резиновых мешков, пожарные заливали дымящиеся колодины, тлеющий мох. Через час ребята встретились.
– Пожарчик – так себе, – повторил Смеркалов. – Он сам завтра погаснет.
– Темнеет и становится холодно, – проговорил Телегин. – Смотрите, что-то волокли.
– Где же поджигатели? – осматривался Анатолий. – Вы идите по следу, а я займусь костром.
Семён и Тимка, сняв опрыскиватели, заторопились по следу. Метров через двадцать поняли, что идут по тропинке. Чикалёв достал переснятую карту, попытался сориентироваться. Компас – подарок Сергея – помогал лишь в подобных случаях. Семён помнил все повороты Кети. Безошибочно указывал, где и на каком расстоянии находятся ближние рыбные озера.
– Недалеко река, – сказал он, подходя к Тимке. Семён зачем-то наклонился. Через пять метров Чикалёв увидел лежащего в неудобной позе человека, перевалившегося через бревно. Обгоревшая одежда висела клочьями, на распухших руках – волдыри.