– Только ты не умирай раньше меня.
– Не надейся, – дрожащим голосом проговорила Анна. Вдруг она сняла очки и рассмеялась не своим голосом. А принадлежал он той девушке, которая носила пуховую шаль, коричневые ботики и красное пальто. Василий завертел головой, пытаясь понять, куда делась седоголовая женщина. Ведь только что была за столом. Разрезала пирог с селёдкой. Рядом сидела девушка с васильковыми глазами и смотрела на него.
– Когда ты успел плешину заретушировать? Покрасился, старый пенёк. …Я – ничего. Подтяжек не делаю. Денег у тебя вечно нет.
Базаркин провёл рукой по своей голове. Чуть не вскрикнул. Густая шевелюра ощущалась под пальцами. Он опустил руку, посмотрел на кисть и поразился. Не его рука. Вскочил резво со стула. Так уже было.
…Она пришла за докладом какого-то съезда. Тогда впервые поцеловались. Самовар был свидетелем, как она закрыла глаза, как её руки легли ему на плечи.
– Ты какая-то не такая…
– И тебя не узнать. Кто ж нам станет теперь пенсию платить? А работу теперь не найдем. В школе сокращения. Как жить?
– Не плачь. Как-нибудь выкрутимся. Придёт почтальонка, скажем, что бабушка уехала с дедом помогать внукам.
…Проснулся дед Васька. Сидит в сарае на старом телевизоре перед грудой журналов и газет. Вот оно что – задремал. Старость – не в радость. Почистил самоварные бока и поплелся к себе на второй этаж. Вошел тихо, но Анна услышала.
– Давай свой ультиматум, некогда мне, пойду пескарей ловить.
– А помнишь, как познакомились? Самовар помог. Я тогда в библиотеке начинала работать, а ты приходил и молчал.
– А не ты к нам прибегала, когда в школе не училась?
– Нет. Не я, – рассмеялась она. Василий обнял её сухонькое тельце и поцеловал в синюшные старческие губы.
– Ты это что, старый дурень? Рехнулся на старости лет.
– Только ты живи дольше меня, Вшивая Кочка. Не хочу видеть тебя в ящичке. Ты всё еще такая красивая, что и слов нет.
– Сморщенная, как прошлогодний огурец. Нашел красавицу. Отвяжись.