— Не разбирается, — кивнула Гермиэля, подавая ему чашку.
Такой ответ полностью удовлетворил Драська. Он выглянул в окно и посмотрел на расчищенный чарами снег.
— Я тоже так мог. Палочкой, — произнес он, оправдываясь непонятно перед кем.
— А я тебе что говорила? — спросила Гермиэля. — Палочкой ты бы вмиг справился. Но нет же, захотел руками.
— Я помочь хотел, — пробубнил Драсько.
— Вот именно, — она чуть наклонила голову и пристально посмотрела ему в глаза. — Для меня важно, что ты хотел помочь. И совершенно неважно, как ты это сделаешь.
— Правда? — Драсько просиял и поставил на стол пустую чашку.
— Ну разумеется. А теперь собирайся, мы идем к Фирасю.
Они брели по заснеженной улочке, изредка останавливаясь, чтобы поздороваться с теми односельчанами, что управлялись во дворах. То из одной хаты, то из другой доносилось пение: колядовали дети. колядовала молодежь, словно наперекор бабе Параске.
Возле двора Фирася было натоптано так, словно все село совершило паломничество к его хате не то за благословением, не то еще по какому-то важному делу. Драсько в душе понадеялся на то, что сейчас, в этот самый момент у Фирася никого нет в гостях. Все-таки намечался почти семейный обед, да еще и на Рождество. Это было практически таинством, и нарушать его не хотелось.
Он распахнул дверь перед Гермиэлей и отметил, что та почему-то замерла на пороге.
— Давай, входи, — буркнул он. — Нечего холод впускать.
Драсько втолкнул Грейнджеренко в хату, вошел сам, отряхнул ноги, огляделся и обомлел.
За столом сидел хмурый, как грозовая туча, Фирась, а напротив него расположились мать с отцом и вуйна* Белла.
Комментарий к Часть 2
*Вуйной называют сестру матери по отношению к ребенку либо же жену брата матери.
========== Часть 3 ==========
Драсько от неожиданности словно к полу прирос. Он уже и забыл, как отец хмурит брови, как брезгливо кривится мать, как вытягивает губы в неприятной ухмылке вуйна.
— А я говорил, Олесь, что он не будет рад тебя видеть, — мрачно бросил Фирась.
— Драсько, кто это с тобой? — визгливо спросила вуйна, пока Олесь Малфюк с явным неодобрением рассматривал вошедших. — Драсько, это что, Гермиэля Грейнджеренко?
— Мне лучше уйти, — пробормотала Гермиэля и попятилась к двери.
— Да, Белла, это она, — поморщилась Нелли Малфюк. — Посмотри, Олесь, кого мы воспитали.
— Я вижу, — процедил Олесь. — Я не могу понять одного, Нелли, где мы его упустили?
— Вы о чем? — непонимающе крутил головой Драсько, вцепившись в руку Гермиэли.
— Драсько, — отец поднялся со своего места. — Мы потратили половину состояния на то, чтобы обелить имя Малфюков. Мы прислали за тобой самого Поттерчука.
— И лучше тебе не знать, чего нам это стоило, — ввернула мать.
— Но ты отказался вернуться, — со вздохом закончил отец. — Что именно в моем письме тебе было непонятно? Ты хоть понимаешь, что променял квартиру в центре Киева и место в Департаменте Международных отношений на забытое богом село и какую-то простачку? Нет, я отказываюсь в это верить.
Он закатил глаза и картинно приложил руку к груди.
— Олесик, тебе плохо? Олесик, погоди, сейчас я достану твои сердечные капли! — всполошилась мать. — Посмотри, до чего ты довел отца своими выходками!
Драсько вздохнул. Этот спектакль родители повторяли от раза к разу. В детстве он очень боялся, что отцу действительно станет плохо. Но годы шли, и Драсько стал замечать, что Олесь не только чудесным образом выздоравливает, стоит исполнить его волю, но и не всегда пьет воду с каплями, поднесенную заботливой женой. Хорошо подумав, Драсько даже мог припомнить случаи, когда пузырек с каплями и вовсе не открывался, а то и не извлекался из бездонного ридикюля матери.
— А зачем вы вообще приехали? — спросил Драсько. — Отец вполне ясно изложил претензии в письме, а я дал вполне ясный ответ.
Рука Грейнджеренко дернулась, и, чуть повернув голову, Драсько поймал ее испуганный взгляд.
— Драсько, — охнула Нелли и тоже схватилась за сердце.
— Дорогая, тебе плохо? Капли? — отец отбросил притворство, выхватил из ее рук ридикюль и принялся рыться в нем в поисках заветного флакончика.
— Рождество, — простонала мать. — Семейный праздник. Мы хотели провести его с тобой. А ты променял нас на какую-то простачку!
— Простачку, — эхом повторил Олесь, осел на стул и снова сложил руки на груди.
— Посмотри, до чего ты довел родителей! — взвизгнула Белла, выхватила из рук Олеся сумочку и наконец извлекла из нее злополучный флакончик, но откупорить не успела. Фирась стукнул по столу кулаком, да так, что посуда жалобно зазвенела, а все, кто был в комнате, дернулись от резкого звука.
— Если вам больше нечего сказать, — обманчиво тихо произнес он, и Драсько уловил в голосе дяди истинно Малфюковские нотки, — попрошу покинуть мой дом. Мне дети вечерю принесли.
Олесь от удивления даже забыл, что надо изображать умирающего. Нелли, хватавшаяся то за голову, то за сердце, беспомощно развела руками.
— Выставишь за дверь родного брата? На мороз? — неуверенно протянул Олесь.
— Ну, брат-то меня даже на порог не пустил, когда я приехал в Киев на его свадьбу, о которой узнал от чужих людей, — желчно произнес Фирась. — Так что — да, выставлю, и глазом не поведу.
— Фирась, — Олесь замялся. — Посмотри на мою жену и на ее сестру. Ты представляешь, какая публика собралась на нашей свадьбе?
— Постеснялся брата, — прищурился Фирась. — А теперь я тебя стесняюсь. В этой хате на полу спят и руками едят, так что проваливай.
— Олесик, — жалобно протянула Нелли. — А как же? А что же?
— А дамы могут остаться, — ехидно усмехнулся Фирась. — Я только Олесика выгоняю. А женская рука в хате нужна. Борща я давно не ел.
— С прошлой недели, — брякнул Драсько. — На прошлой неделе Гермиэля тебе борщ готовила.
Гермиэля с силой пнула Драська по ноге, и тот ойкнул.
— Так я же, — Нелли развела руками. — А домовых у вас нет?
— Вот стыдоба-то! — притворно всплеснул руками Фирась. — Не завели мы домовых-то в своей пещере. Все сами да сами, рученьками. Правда, Драсько?
— Ну, ничего страшного в этом нет, — протянул Драсько, пряча руки за спину.
— Драсько? — Нелли в ужасе прижала руки ко рту. — Тебя что, заставили руками работать?
— А тут, пани, не курорт, — хохотнул Фирась. — А Драсько-то молодец. И хвороста принесет, и воды, и снег уберет. Школе вот помог, почитай, половину двора вскопал, да и снег Гермиэле убрал.
— Драсько такой молодец, — пискнула Гермиэля, а сам Драсько удивленно посмотрел на нее и на Фирася.
— Испортил мне сына, — вздохнул Олесь. — А я говорил, я предупреждал, что добром это не кончится. Надо было его к кому-нибудь другому отправить.
— Олесик, а ты и впрямь брата на порог не пустил? — тихо проговорила Нелли. — А говорил — разругались.
— Ну вот как не пустил, так сразу же и разругались, — проворчал Фирась.
— Фирась, так то летом было! А тут — зимой, да в лес, на мороз.
В хате повисла тишина. Олесь с Фирасем сверлили друг друга гневными взглядами, Нелли беспомощно переминалась с ноги на ногу, Белла неуверенно крутила в руках палочку, будто раздумывая, не заставить ли Фирася силой переменить решение. Драсько потупил взгляд и рассматривал теперь свои ноги. Гермиэля не знала, что и думать: с одной стороны старшие Малфюки и Белла — особенно Белла — принесли ей немало горя, но с другой стороны это были родители Драська. Да если бы и не были — негоже выгонять людей на улицу в такой трескучий мороз.
— Дядечка Фирасечка, — тихо сказала она, и все повернулись на звук голоса. — Нехорошо их на улицу выставлять. Тем более перед святым праздником. Пожалуйста, не выгоняйте их.