— Кади, миленькая, — сказала Гервазе Одара. — Твоя бабушка ведь долго прожила.
А по мне так совсем недолго. Интересно, если бы бабушка сама сказала мне, что это произойдет, мне было бы легче? Я думаю, она об этом знала. Я думаю, она даже молилась, чтобы ее конец пришел именно так, как он пришел — чтоб меня рядом не было. Она решила не говорить мне, что умирает, а вместо этого послала меня в горы за весенними цветами. А пока я ходила, она ушла насовсем.
Мне казалось, только Ивон понимал, как мне плохо. Он вошел в дом и сел рядом со мной около бабули. Он не пытался накормить меня или заставить что-то сказать. Он не говорил, что бабуля была старой, и что ей уж пора было умереть. Он не говорил, что время залечит все раны. Он просто взял мою руку и поглаживал ее тихонько. А потом и он ушел.
На следующий день пришло семейство Кай. С улицы послышался голос отца семейства Брогана Кая, зычный и властный. Мать, Йона, с детьми вошли в дом высказать почтение маме и другим нашим родственникам. Сын Йоны — Фэйган, войдя в дом, не двинулся дальше того места, где лежала бабушка в своем торжественном наряде. Как и Ивону, ему было около пятнадцати лет, но он казался старше благодаря спокойной манере держаться и суровому виду. Его мама принесла кукурузные лепешки и несколько банок с маринованными арбузами. Все это она отдала одной из моих тетушек, а сама на несколько минут присела рядом с мамой и тихо с ней говорила о чем-то.
Солнце стало клониться к закату, и голоса звучали все тише и тише, пока совсем не умолкли. Что-то изменилось в доме. Нависла тревожная тишина, в темноте было жутковато и неуютно. Что-то новое пришло в дом со смертью бабушки, что словами трудно описать. С наступлением темноты это стало окутывать нас сильнее и сильнее, подступать со всех сторон и сдавливать плотным кольцом.
Страх, вот что это было.
Папа подошел к открытому дверному проему. «Пора», — сказал он.
Ко мне подошла Гервазе Одара, наклонилась и крепко взяла меня за руки: «Кади, слушай меня внимательно, детка. Не смотри на пожирателя грехов. Разумеешь? Он ведь грехи несет, берет на себя все самое ужасное. Если ты взглянешь на него, он на тебя порченым глазом посмотрит и какие-то из грехов на тебя перейдут, чего доброго».
Я посмотрела на маму. При свете светильника, она стояла с напряженным лицом, глаза были закрыты. Она и теперь не смотрела на меня.
Гервазе Одара взяла меня за подбородок и посмотрела в лицо. Мне пришлось снова смотреть ей в глаза. «Кади, ты поняла меня?»
Мне хотелось сказать: «Что мне теперь до этого?» Ведь бабуля уже ушла. Осталась только холодная плоть, а ее самой уже нет. Вид бабушки говорил только об одном — о том, что ее душа точно оставила тело. Разве кто-то может что-то изменить? Все кончено. Она ушла.
Но Гервазе Одара настаивала на своем, и мне пришлось согласно кивнуть. Тогда я ничего не понимала, а стала понимать только долгое время спустя. А сейчас слова целительницы наводили на меня страх. Но я научилась не задавать вопросов и не просить объяснений. Я уже слышала о пожирателе грехов, хотя и не так подробно, — обычно об этом страшном человеке старались говорить как можно меньше.
— Он заберет грехи твоей бабули, чтоб ей уйти с миром, — сказала Элда Кендрик.
А он придет, чтобы взять мои грехи? Или мне так и придется нести их с собой в могилу и мучиться в аду из-за того зла, которое я сделала?
От этой мысли у меня перехватило дыхание.
Что за неизвестные грехи были у бабули — это было между ней и пожирателем грехов, который должен их забрать. А вот мне никогда не будет покоя. Потому что каждая живая душа знает, что я сделала. Или, по крайней мере, они так думают.
— Стой рядом с мамой, дочка, — сказал мой отец. Я так и сделала, и почувствовала еле заметное прикосновение маминой руки. Я посмотрела на нее с такой надеждой, что сердце защемило, после чего она тихо заговорила со мной.
В ее руках был розмарин, она отломила от него веточку и дала мне.
— Брось это в яму, как службу закончат, — сказала она, не глядя на меня.
Четверо мужчин подняли бабушку и вынесли за двери. Папа нес факел и шел впереди процессии, ведя всех к горному кладбищу.
Ночной воздух казался холодней обычного, я съежилась. Я шла рядом с мамой. Ее взгляд был неподвижным и мрачным, на глазах ни слезинки. Факелы несли другие люди, они освещали путь нам с мамой. Сквозь густой туман, который просачивался сквозь горную цепь, проглядывала полная луна. Ее свет тянулся к нам, как мертвенно-белые длинные пальцы. Между деревьями танцевали наши черные тени. Вдруг мое сердце сильно забилось, и по коже побежали мурашки — я почувствовала, что к нашей процессии присоединился кто-то еще…