Ключ в зажигании. Лиза по-прежнему стояла в кабинете. То, что она не ехала вместе с ними, тоже было нарушением правил — один полицейский на двух задержанных. Задержанных. Какое-то неправильное слово.
Пожилой полицейский развернулся так, чтобы видеть одновременно и Ханну, и Нильса. Он был похож на школьного учителя, везущего учеников на экскурсию и решившего дать им пару наставлений. Нильс готовился услышать что-то вроде «мы подъедем к дому-музею Ханса Кристиана Андерсена через час. Вы не забыли бутерброды и молоко?» — однако вместо этого Ханс произнес:
— Я вам честно скажу — я никогда раньше ни с чем таким не сталкивался.
И Нильс, и Ханна надеялись, что другой что-то на это ответит, однако их молчание не расстроило Рисхоя.
— Здесь ведь не сказать чтобы очень много всего происходило. Молодые балбесы устраивают небольшие заварушки. Драки в кабаке. Все такого типа. Иногда мы выезжаем аж в новые районы Оденсе, когда арабская молодежь, бывает, распоясается. И знаете что?
— Нет, — поспешила ответить Ханна.
— Большинство из них неплохие ребята. Да, конечно, у некоторых, мягко говоря, не все дома, но в основном им попросту скучно. Дайте им молодежный клуб или футбольное поле. Хотя да, мы же не об этом собирались говорить.
Нильс поднял на него взгляд. Рисхой улыбался и был похож на человека, который давно потерял всякую связь с действительностью. Рассеянный пожилой путаник, которому бы сбросить форму и смириться с тем фактом, что все предстоящие сражения он должен отныне выдерживать на дачном фронте, где его соперниками будут не арабская молодежь, а горец, лебеда и другие сорняки.
Когда Рисхой молчал, они ехали в тишине. Снег пошел сильнее, с полей сметало снежинки, и транспортный поток двигался медленно. Рисхой рассказывал о дочери, которая работает парикмахером. Ханна иногда кивала, Нильс его не слушал, представляя, как будут развиваться события, когда они приедут в Копенгаген. Он ярко представлял себе ярость Соммерстеда, презрение Леона и, что хуже всего, перспективу психиатрической экспертизы в Королевской больнице. Ему хотелось крикнуть: «Я не хочу умирать!» — но казалось, будто что-то — именно что-то — не дает ему этого сделать.
— Один из ваших коллег ждет с той стороны моста, — объяснил Рисхой. — Остаток пути с вами проедет он.
Ханна обернулась к Нильсу:
— Ну, видишь теперь? Что бы ты ни делал. Теперь мы возвращаемся.
— В точности так, как ты и предсказывала.
— Но Нильс, посмотри на это с другой стороны. Есть что-то, что больше нас, что-то, чего мы не знаем, и сейчас ты можешь это что-то почувствовать.
— Ты пытаешься меня утешить?
— Да.
— Ну ладно.
Рисхой вопросительно смотрел на нее.
Нильсу хотелось свернуться в позе эмбриона. Меньше чем через два часа он вернется обратно в Копенгаген. Они уже видели хвост очереди машин на мост через Большой Бельт.
— Я не должен переезжать на ту сторону, — пообещал он себе. — Если я окажусь по ту сторону — все кончено.
Перед мостом была длинная очередь из машин.
— Что там происходит? — громко спросил Рисхой у самого себя.
— Пробка из-за погоды? — предположила Ханна.
Полицейский кивнул и какое-то время сидел, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю.
— Трубка зовет, — пробормотал он наконец, распахивая дверцу, и спросил, поворачиваясь к ним: — Кто-то еще будет курить?
Нильс кивнул.
Ханна оказалась права: мост был временно закрыт из-за плохой видимости. Нильс переглянулся с ней, и она тоже вышла из машины.
— Я позвоню вашим коллегам, которые ждут с той стороны, чтобы они знали, что мы о них не забыли, — сказал Рисхой, отходя на несколько метров в сторону и набирая номер.
— Ты готова? — шепотом спросил Нильс у Ханны.
— Ты о чем?
— Я должен остаться с этой стороны моста.
— Нильс, что бы ты ни… — Рисхой вернулся, и Ханна не успела договорить.
— Обещают, что ветер вот-вот уляжется, — сказал он, вытягивая трубку и собираясь закурить. Зажигалка щелкала вхолостую. Нильс быстро нашелся:
— У меня есть зажигалка в чемодане. В багажнике.
Рисхой кивнул и выудил из кармана ключи. Багажник открылся с легким щелчком. Нильс расстегнул чемодан.
— С той стороны идут снежные тучи, — сказала Ханна, и пожилой полицейский с сомнением повернулся, чтобы взглянуть на север. Теперь он стоял под прицелом револьвера «Хеклер и Кох», который Нильс держал в руках. Рисхой, однако, этого не заметил и продолжал вести себя как ни в чем не бывало. Он давным-давно лишился всякого профессионального чутья, ему повезло, что Королевская полиция вообще смогла подыскать для него какое-то занятие.