Лестница вела на второй этаж. Спальня: голая комната, пропахшая пылью. Юлиан с тоской посмотрел на кукольную кроватку. В витрине лежали блокнот, счеты и круглый янтарный камешек. Он наклонился: внутри виднелись песчинки, застывший потек в виде спирали, кусочек дерева и муха, расправившая крылья с тонкими прожилками. Некоторое время Юлиан не сводил с насекомого глаз, словно пытался что-то припомнить. Потом отвернулся и поднялся на последний этаж.
Ему стоило немалых усилий перешагнуть через порог. Кроме узкой скамьи, другой мебели здесь не было. Это казалось странным, равно как и то, что сюда разрешалось так запросто войти. Юлиан замялся, потом присел на скамью.
Незадолго до смерти Ветеринг очень изменился. Исследователи не любят говорить об этом периоде его жизни, там почти не за что зацепиться, знатоки пропускают, медики написали несколько статей. Однажды зимним вечером Ветеринг отправился на прогулку, споткнулся и с небольшого холма кувырком покатился вниз. А когда поднялся на ноги и стряхнул с одежды снег, то поспешил назад в дом, где предал огню все свои сочинения, в том числе почти готовую рукопись «Универсального принципа торговли». В течение последующих двух лет он не опубликовал ни строчки, редко выходил из дому и совсем не мылся. Посетившие его амстердамские профессора сокрушенно рассказывали о маленьком, небритом, издающим нечленораздельные звуки человечке, которого они поначалу приняли за вора, а потом за чудаковатого домоуправляющего. В это время Ветеринг писал на латыни трактат «Per spaeculum», сочинение, чей удивительно изящный стиль и кажущаяся простота совершенно не увязывались с очевидным безумием автора, утверждавшим, к примеру, что человек на смертном одре якобы еще много дней способен блуждать в мире своих фантазий, постепенно отдаляющемся от реального, или что сковывающая нас сила тяжести не имеет власти над свободным духом человека. Желая это продемонстрировать, Ветеринг пригласил в свидетели нотариуса, двух астрономов и пейзажиста и повел их на последний этаж своего дома. Там он забрался на скамейку (да-да, вот именно, на эту самую, Юлиан невольно встал) и произнес беспримерную по своей красоте речь, — как впоследствии вспоминал нотариус, — во славу человеческой свободы и той легкости и мужества, с которыми материя способна видоизменяться; где бы ни брался Юлиан за эту речь — на работе ли, дома, в навязчиво-белой квартире, его глаза всякий раз застилали слезы. Потом Жерон Ветеринг, выдающийся ученый-универсал своего времени, основоположник современной статистики, корреспондент Лейбница и один из создателей дифференциального исчисления, одним махом оказался на подоконнике, расправил руки и оттолкнулся. А секунду спустя размозжил голову о мостовую.
Юлиан подошел к окну, посмотрел вниз, на стоянку, и невольно попятился назад. По рассказам — очевидцев, четыре господина высунулись из окна и некоторое время что-то высматривали в небе, пока один из них не догадался опустить глаза на окровавленную землю, покрытую коричневыми пятнами и ошметками мозгов. Юлиан прислонился к стене, на него вдруг разом навалилась усталость; он вспомнил разорванное на части тело на далеком перроне. Солнечные лучи наискосок стреляли в уже давно не мытое окно, обнажая все неровности. И муха, такая же, как та, в янтаре, с глухим стуком все снова и снова билась о стекло.
Юлиан вернулся домой и продолжил работу. Он печатал страницу за страницей, пока боль в глазах, делаясь нестерпимой, не загоняла его в кровать. Он закурил, но скоро бросил — не понравилось: колючий теплый вкус казался отвратительным. Всего за две ночи, с полным кофейником, дрожащими руками и стиснутыми зубами, с кружащейся от истощения и скуки головой, написал последние сорок страниц о значении «Экономики» для разработки современных методов вычисления с повышенным фактором риска. Через неделю отдал рукопись «Ветеринг: личность, творчество и значение» в университетскую типографию: зеленый переплет, триста страниц, солидная и неудобная. Реакция журналов последовала неестественно быстро. Критика была уничтожающая.
В одной рецензии речь шла об «утомительной компиляции», в другой — о «халтуре ниже посредственного», а «Спинозовский вестник» заявил следующее: «Из того, что этот автор упустил, не понял или забыл, может получиться фундаментальный труд». Вот эту статейку, заботливо вырезанную и приправленную рукой Кронензойлера изящным вопросительным знаком, Юлиан и обнаружил на следующее утро в почтовом ящике.