— С вами все в порядке?
— Да, — ответил Юлиан, — а что?
Мальчик смотрел на него открыв рот, потом убрал с лица волосы и спросил:
— А куда теперь?
— Что?
— Куда вы едете?
— К отцу.
— Хорошо, — одобрил мальчик, — очень хорошо! Юлиан собрался спросить, что тот имеет в виду, но поезд уже тормозил и пора было выходить. Длинный эскалатор вывез его на улицу. К серой стене, на которой высвечивался рисунок из окон. Полицейский лихорадочно махал жезлом, подавая какие-то знаки. Двери открылись, в зале навязчиво пахло чистотой. Дежурный на входе даже не обратил на него внимания, два врача в белых халатах шепотом что-то бурно между собой обсуждали. Юлиан медленно стал подниматься по лестнице. По низким и стертым ступеням. Навстречу шаркала старушка, в шлепанцах и в махровом халате, остановилась, провожая его остекленевшим взглядом. Он отвел глаза и заспешил дальше.
Лестница заканчивалась коридором без окон, освещенным неоновыми лампами, одна из которых сломалась и, тихо пощелкивая, то вспыхивала, то снова гасла, вспыхивала и гасла. Изображенная на плакате многоножка предостерегала: «ПРИВИВАЙСЯ СВОЕВРЕМЕННО». Юлиан не сразу вспомнил номер палаты; но потом из глубин памяти выплыло: сто семь. Он остановился, взялся за ручку двери, на миг задумался. Как давно он здесь не был? Пожал плечами и вошел.
Две кровати, шкаф, стол и два железных стула. На стене криво подвешенный телевизор, на тумбочке стакан воды. Еще тарелка с плоским пирогом и яблоком. Одна кровать была пуста, на другой лежал старик.
Одеяло натянуто до подбородка, руки — тощие и почти прозрачные — едва касались простыни. Морщинистая шея, щеки испещрены маленькими предательскими порезами, изобличавшими брившую их чужую руку. Взгляд старика на мгновение задержался на Юлиане, но глаза как будто видели что-то другое, а может, вообще ничего не видели. Юлиан уже собрался пододвинуть стул, но потом передумал.
— Знаю, — покаялся он, — я давно не был. Не знаю почему. Я только хотел предупредить, что… я ухожу.
Он выжидал. Но ответа не последовало; старик сделал вдох, тихий, со свистом, четко обозначились его впалые щеки, даже нос еще больше заострился. Как можно стать таким маленьким?
— Тебе скажут, что я умер, — снова начал Юлиан, — но это неправда. Я вышел на ту самую дорогу, которую в свое время избрал ты. Но я пошел в другую сторону.
И вдруг ему захотелось пить. Юлиан посмотрел на стакан и в ту же секунду, сам того испугавшись, почувствовал сильное отвращение. Он перевел глаза на тарелку с пирогом и яблоком. Кто ее туда поставил и для чего? Юлиан попытался вспомнить человека, утром уходившего на работу и вечером приходившего, только тогда его и видели в семье; большую и слегка сутулившуюся фигуру, запах лосьона для бритья в ванной, исцарапанный портфель, до которого даже пальцем не разрешалось дотрагиваться, и крик, нередко переходивший в визг. Однажды Юлиан заглянул к нему в контору. Отец сидел перед телефоном среди груды бумаг, и оба не знали, что друг другу сказать. Снова и снова от стола отделялся листок с буквами, медленно парил в воздухе, а потом беззвучно приземлялся на пол. Тогда отец со вздохом наклонялся и поднимал его. Через час Юлиан ушел.
Внезапно он осознал, как все до смешного нелепо. Что заставило его явиться к этому старику?
— Как меня сюда занесло?
Неужели и впрямь с языка сорвалось? Он смущенно коснулся отцовской руки. Пальцы не отвечали, никакого пожатия. И все же кое-что произошло.
Отец открыл рот. Голова едва заметно качнулась. Юлиан невольно подался вперед. Его обдало запахом стираного белья, лекарств и старого тела, губы отца шевелились, а пальцы подбирались к его руке. Юлиан почувствовал дыхание на своей щеке.
— …сейчас, — услышал Юлиан голос, — да?
— Что?
— Значит, не сейчас. А?
Юлиан высвободил руку. Глаза отца открылись и снова закрылись, костлявая рука напрасно шарила по одеялу.
— Не сейчас, — повторил он, — я прав? Еще нет! Юлиан направился к двери. Зря пришел, старик его не узнал. Он еще раз обернулся: отец спокойно лежал там, ничего не замечая вокруг и даже не повернув головы. Рот по-рыбьи открыт, глаза сосредоточенно сверлили выключенный телевизор. Рука свисала с постели, пальцы казались длинными и почти красивыми. Юлиан тихонько притворил за собой дверь.
Посмотрел на капризную лампу. В течение нескольких секунд ее мерцание целиком овладело сознанием Юлиана: действительность стала размытой; он сжал кулаки: еще нет, он еще не хотел, чтобы все кончилось, не сейчас!.. Он нащупал стену, коридор снова принял привычные очертания, и Юлиан увидел, что спускался по лестнице, мимо двух врачей и дежурного, на улицу; снег доходил уже до щиколоток. На дороге образовалась пробка, отовсюду доносились возмущенные крики, какая-то собака отряхивалась, и белая пыль вихрем взлетала с ее шкуры. Когда Юлиан обернулся, то не увидел больницы — она смешалась с другими домами.