Он ахнул и уставился на меня.
— Нет, Мануэль. Я и правда больше ничего не помню. — Уголки рта у нее приподнялись, морщины на лбу разгладились, негнущимися пальцами она вертела пульт дистанционного управления.
— А я сейчас вам вот что расскажу, — объявил Хольм. — Про Тезочкин день рождения, ей исполнилось семьдесят пять, и все наконец собрались: дети, внуки. Все были в сборе. И когда все запели «For she’s a jolly good fellow…»[17], именно в этот момент, у большого торта…
— На нем было семьдесят пять свечей, — вставила она.
— Поменьше, места не хватило. Знаете, что она сказала?
— Нам пора, — перебил его Каминский.
— Знаете, что она сказала? — Пронзительно зазвенел дверной звонок. — Кто бы это мог быть? — Хольм встал и пошел открывать, я услышал, как он быстро и взволнованно разговаривает с кем-то у двери.
— Почему ты так ни разу и не приехал? — спросила она.
— Доминик сказал, что ты умерла.
— Доминик? — переспросил я. — Вы же утверждали, будто его не знаете.
Он нахмурился, Тереза удивленно посмотрела на меня, казалось, они оба забыли, что я еще здесь.
— Он так сказал? — поразилась она. — Зачем? Каминский не отвечал.
— Я была молода, — сказала она. — Ведь в молодости делаешь много всякого вздора. Я была не такая, как сейчас.
— Пожалуй, да.
— А ты и внешне был совсем другой. Выше и… в тебе чувствовалась такая сила. У меня голова начинала кружиться, когда я бывала с тобой слишком долго. — Она вздохнула. — Юность — это болезнь.
— «Лихорадка ума».
— Ларошфуко. — Она тихо засмеялась. Каминский чуть заметно улыбнулся. Он склонился к ней и произнес что-то по-французски.
Она улыбнулась:
— Нет, Мануэль, не для меня. В сущности все началось только после этого.
Несколько секунд все молчали.
— Так что ты сказала? — хрипло спросил он. — На своем дне рождения?
— Если бы я помнила!
Вернулся Хольм.
— Она не хочет входить, говорит, что подождет. Может быть, все-таки выпьете кофе?
— Уже поздно, — сказал Каминский.
— Очень поздно, — повторил я.
— Вы же только приехали!
— Мы могли бы вместе посмотреть телевизор, — предложила она. — Сейчас начнется «Кто хочет стать миллионером».
— Кёлер — хороший ведущий, — добавил Хольм.
— Я читала, что он женится, — сказала она.
Каминский подался вперед и протянул руку, я помог ему встать. Мне показалось, что он хотел еще что-то сказать; я подождал, но он по-прежнему молчал. Едва прикасаясь, он держался за мое плечо. Мой карман оттягивал включенный диктофон, я почти забыл о нем. Я его отключил.
— Часто бываете в наших краях? — осведомился Хольм. — Непременно приезжайте еще. Правда, Тезочка?
— Я познакомлю тебя с Лорой. И с ее детьми. С Морицем и Лотаром. Они живут на параллельной улице.
— Замечательно, — откликнулся Каминский.
— А в какой манере вы, собственно, работаете? — спросил Хольм.
Мы прошли в прихожую, Хольм открыл входную дверь. Я обернулся, Тереза вышла нас проводить.
— Счастливого пути, Мигуэль! — сказала она, скрестив на груди руки. — Счастливого пути!
Через палисадник мы прошли к машине. На улице никого не было, только какая-то женщина медленно ходила взад-вперед. Я заметил, что рука у Каминского дрожит.
— Осторожнее на дороге! — напомнил Хольм и закрыл дверь.
Каминский остановился и поднес к лицу другую руку, сжимавшую трость.
— Очень сожалею, — сказал я тихо. Я просто не мог заставить себя посмотреть ему в глаза.
Похолодало, я застегнул пиджак. Каминский тяжело опирался на мою руку.
— Мануэль! — позвал я.
Он не ответил. Прохаживавшаяся возле машины женщина обернулась и подошла к нам. На ней было черное пальто, ветер играл ее волосами. От неожиданности я отпустил Каминского.
— А почему ты не вошла? — спросил он. Он-то как раз не выглядел удивленным.
— Он сказал, что вы сейчас уходите. Вот мне и не хотелось затягивать ваш визит. — Мириам посмотрела на меня. — А теперь отдайте мне ключ от машины!
— Простите, что вы сказали?
— Отвезу машину назад. У меня был долгий разговор с ее владелицей. Мне поручено вам передать, что, если вы заупрямитесь, она заявит в полицию об угоне.
— Помилуйте, какой угон!
— Кстати, другую машину, нашу, уже нашли. На стоянке какого-то мотеля, с очень любезным благодарственным письмом. Хотите посмотреть?
— Нет! — негодующе отказался я.
Она взяла отца под руку, я открыл машину, она помогла ему сесть на заднее сиденье. Он тихо застонал, его губы беззвучно задвигались. Она захлопнула дверцу. Я, нервничая, достал сигареты. В пачке оставалась всего одна.