Такъ весь день прошелъ въ хлопотахъ. Похороны Насти совершены были уже вечеромъ. Гробъ несли артельщики, а сопровождали его ихъ семьи.
Въ тотъ же денъ Иваниха пошла на сходъ, вмѣсто Дёмы, и объявила тамъ, что Дёма отказывается и отъ полдуши. Сходъ снова заволновался. Былъ предложенъ вопросъ: скоро ли всѣ разбѣгутся? И другой: ежели всѣ разбѣгутся, то кто станетъ платить? Какь и вчера, парашкинцы волновались, говорили, злились, унывали, наконецъ, упали духомъ и разошлись по домамъ, ничего не рѣшивъ.
-
Рано утромъ на другой денъ Иваниха провожала Дёму.
Дёма сидѣлъ на завалинкѣ своей избы и, держа на колѣняхъ шапку, глядѣлъ въ даль. На него страшно было взглянуть. Онъ сгорбился, похудѣлъ и выглядѣлъ безпомощнымъ.
Иваниха стояла подлѣ него. Она передала ему котомку, а за пазуху положила какой-то узелокъ. Оба молчали. Иваниха, крѣпилась и не выказывала наружу своей тревоги.
Наконецъ, она сказала сдержанно:
— Приходи повидаться-то.
Дёма поднялъ голову.
— A можетъ, и не свидимся, — возразилъ Дёма, отвѣчая, казалось, не на просьбу Иванихи, а на какую-то свою мысль. Помолчали.
Иваниха все крѣпилась. Было только одно мгновеніе, когда она измѣнила себѣ. Она погладила рукой по головѣ уходившаго и тихо, неслышно сказала:
— Сынокъ мой! — и голосъ ея задрожалъ. Вотъ и все. Это было одно мгновеніе.
Скоро собрались всѣ артельщики, въ сопровожденіи своихъ бабъ и ребятишекъ, и начали торопить Дёму. На прощанье они дали обѣщаніе Иванихѣ, что они строго будутъ блюсти Дёму, пока онъ не оправится.
Всю послѣднюю ночь шелъ дождь, а утромъ поднялся съ земли густой туманъ, разстилавшійся вдоль улицы, на рѣкѣ, по лугамъ и дальше, дальше. Онъ неподвижно лежалъ на землѣ, какъ бы застывъ въ густую массу, не поднимаясь и не волнуясь, и только чуть заколыхался при проходѣ артельщиковъ съ толпой ихъ семействъ.
Иваниха постояла на крыльцѣ, подождала, пока всѣ фигуры уходившихъ скрылись, окутанныя мглой, и отвернулась. Сначала одиночество ей показалось ужаснымъ, но потомъ, подумавъ немного, она рѣшила, что такой старой каргѣ ничего не нужно, кромѣ избы и куска хлѣба. A если у ней и хлѣба не будетъ, и силъ больше не будетъ, и ничего не будетъ, то и хорошо, потому что эдакую старую собаку жалѣть нечего… Иваниха съ ненавистью оглянула деревню.