— Смотрите, это разве не Хаккы? — удивленно спросил он.
Да это был Хаккы; одетый в шикарный плащ, который был стянут в поясе. Рядом с ним Горбун.
Через несколько часов Хаккы уже переоделся. Только на этот раз на нем были элегантные брюки и в руках блестящий саз с металлическим корпусом. Не веря своим глазам, мы вышли на прогулку и на время забыли о своих вопросах.
Вечером повторилось то же самое. Опять новая одежда, ходжа был поражен. Потом мы заметили, что Пучеглазый хихикает.
— Мы в затруднительном положении, — сказал он. — Граница открыта. Люди пересекают ее. Можно и нам сходить туда и обратно.
— Что ты, Пучеглазый, это же незаконно, — возразил ходжа.
— Можно и так, а может, и нет, — смеясь, проговорил Пучеглазый. Потом, глубоко вздохнув, произнес: — Да нет, просто пошли купить пару брюк. Дядьке, Хаккы. Мы же для себя. Закон тут ни при чем.
— А потом?
— А потом нашлись покупатели. Мы хорошо заработали на этом. Девушки тоже были с нами. Им тоже кое-что перепало. Вот только на обратном пути они закапризничали и не хотели отдавать надетые на них вещи. А когда мы заставили их это сделать, они кричали и плакали, будто на них напали разбойники. Сначала Дюрдане наорала на них, а потом не выдержала и тоже расплакалась.
— Таможенники, комиссионные, все по закону, — продолжал Пучеглазый.
Пучеглазый был благородным человеком и с каждой своей сделки выделял каждому из нас какую-то часть.
— Удивляюсь я этому человеку. У него с собой никогда не бывает денег. Что он за чародей такой, — говорил ходжа.
— Народ ходит через границу, туда и обратно раза по четыре-пять. Покупают уйму вещей, — рассказывал Пучеглазый. — Проблем с продажей нет. Покупатели находятся тут же… Вот странные люди. С босыми ногами, зато на голове шапка. Синие трусы, шелковая рубашка и галстук.
В кофейне и молодые, и пожилые говорили об этом, как о чем-то пошлом.
— Бандит — святое существо, — странно пошутил Азми.
Глава тридцать восьмая
Осень. Мы снова в Каракёсе. За год тут многое изменялось. От наших прежних ощущений — ничего. Мы не нашли того, что оставили в прошлом году. И Даже то, что нашли, не дало нам прежней радости. В очередной раз мы сели за стол. Карта Азми, уже вся продырявленная, лежит перед нами, чтобы опять по ней мы могли составить программу. Тела наши уже привыкли к бродяжничеству.
Ходжа повторил свое грустное признание:
— Говорят, змея боится есть землю. Может, она права. Потому что землю нельзя есть. Она несъедобна. Но наступает все-таки пора, когда и ее приходится есть.
Когда он говорил это, у него тряслись руки. В последнее время у него часто такое случалось. Как и раньше, он все еще искал перемен. Но ко всему была уже какая-то апатия.
— «Нового» уже не осталось, — говорил он.
Почти на всех подействовали его слова. Может, он в какой-то степени тосковал по родине. Когда он заводил речь о Стамбуле, в его голосе слышалась теплота. Однако обратный путь… Оказаться в чужом месте вечером или утром, чтобы опять куда-то пойти. Но куда?
Ходже продолжали приходить письма. Когда бывали деньги, он писал ответы и отсылал их, но в последнее время он, казалось, даже не мог их прочитать.
— Может, мы едим землю и она уже заканчивается? — спрашивал он нас.
Погода была хорошая, но массовый перелет птиц уже начинался. Мы боялись, что погода неожиданно переменится и зима застигнет нас в дороге, как это случилось в прошлом году. У нас имелась причина, чтобы волноваться: Дядька — был совсем слаб. Что с беднягой? Наверное, почувствовал усталость и поэтому погружался в забытье. Его состояние действительно вызывало беспокойство. Он много спал, однако приступов боли не наблюдалось. В отличие от ходжи, у него на душе был полный покой. Он даже не знал, где находится. Ремзие держала его голову на руках, как маленького ребенка.
— Теперь я стала его мамой, — шутила Ремзие.
Мы испытывали тоску и грусть не только потому, что перед нами лежала истрепанная карта, а из-за окружающих нас лиц. С одной стороны, волновала неизвестность. Но, с другой стороны, всякий раз видеть одни и те же лица и одну и ту же панораму… Как говорил ходжа, земля уже несъедобна.
Однажды утром Ремзие подошла ко мне и сказала: