Нас ждала машина губернатора. При шофере мы не произнесли ни слова. Но когда уже поднимались по лестнице, не сдержались и опять пустились в пляс от радости. Макбуле, услышав наш рассказ, расхохоталась.
— Как бы он не намочил им постель. Пучеглазый говорил, что мочеиспускания это симптом выздоровления. А в таком случае они сочтут это за благое дело, — сказал ходжа.
Макбуле просто покатывалась со смеху, не обращая внимания, что на дворе полночь.
— Тише, услышат, — проговорила Ремзие.
— Ну и что! Возможно, даже будут счастливы, — высокопарно произнес ходжа.
— Я стала мастером по панихидам, а Газали — шейхом. На что надеялись и что нашли? — проговорила Макбуле.
— Не знаю, как ты. А вот я так и не понял, что искал. Однако твой смех лучше Газали лечит. Макбуле, хочу тебя попросить, сделаешь? — спросил ходжа.
Потом с видом, будто собрался зачитывать завещание, он произнес:
— Ты записывала когда-нибудь свой голос на пластинку? Конечно же, да. Но для меня ты можешь сделать еще одну пластинку? Только без всякого там саза. Хочу слышать только твой смех. Наверное, пора мне вернуться в свою меховую лавку. Стал похожим на Сервета. Делаю завещание: пусть, когда буду умирать, у моего изголовья звучит пластинка с твоим смехом.
Содрогаясь всем телом, он опустился на землю и заплакал. Меня охватила бесконечная печаль…
Вижу, как рядом стоящая Ремзие, рыдая, повисла ходже на шее.
Ходжа плакал и целовал ее:
— Все прекрасное происходит почему-то поздно!.. Вот пойми его теперь!..
Как-то забавы ради я записал на пластинку голос Дядьки. Пластинку сохранили. Но никто ничего не говорил ни про Дядьку, ни про пластинку.
Неожиданно Ремзие вспомнила про нее:
— Давайте возьмем граммофон из казино и послушаем голос Дядьки!..
— В такое время?
— Давайте, Сулейман, — попросила Макбуле.
Мы стали слушать пластинку. В ночной тиши раздавался смех Дядьки. Мы все рыдали.
Я чувствовал, что, наверное, Дядька уже умер. Однако на самом деле он умирал именно сейчас.
В сердце Ремзие его место теперь занял ходжа.
Глава сорок первая
Макбуле давно почувствовала, что настает конец. Безысходное расставание подступало.
Впервые это случилось через два дня.
Утром я проснулся от плача. Удрученно рыдал Горбун. Все были как помешанные. Наконец сказали, что случилось. Хаккы, когда ловил рыбу на озере, вместе с рыбаками внезапно упал в озеро и утонул. Тело так и не нашли. Я вдруг вспомнил, как, когда-то защищая его, ссорился на пароходе. Разве я думал, что так горько буду оплакивать его смерть.
— Пропадаем, пропадаем, — плача, говорил ходжа.
Ремзие укладывала ходжу к себе на колени, как когда-то Дядьку.
«Новый театр» исполнял свою самую большую драму. Страсть влюбленных, близость людей. И смерть, приносящую разлуку, горечь и боль. Семейные узы служат ключом от безысходности.
Видя, как маленький Горбун рыдает в объятиях Пучеглазого, я ощущал близость семьи в последний раз.
За глубоким трауром последовало радостное событие. Масуме выходила замуж за богатого молодого человека, и по этому поводу они устроили небольшой прием. Наш будущий зять не отставал от Масуме, пока она не согласилась выйти за него замуж. Конечно же, без участия Дюрдане здесь не обошлось.
Наконец настал день свадьбы. Масуме была настоящей красавицей. Восхищенный жених все время подходил к нам:
— Я убежден, ваш театр — лучше любой школы. Девушка, воспитанная даже в самой строгой семье, никогда не станет такой. Свободные нравы… Это искусство. Масуме лучше любой девушки, воспитанной в строгих правилах.
В этот вечер мы все вместе праздновали.
Ближе к вечеру Ремзие получила письмо. Конверт был весь исписан, и вид у него оказался сильно потрепанный.
Мы жили на верхнем этаже отеля, где шел ремонт. Раньше на этом этаже была кофейня, а теперь, как предполагал Пучеглазый, хотели сделать игровой салон. А пока мы тут подбирали ненужные доски, чтобы закинуть в печку.
Почтальон поднялся наверх и передал письмо Ремзие. Та, несмотря на то, что прочитала свое имя на конверте, очень удивленно спросила:
— Мне письмо?
Письма нам приходили очень редко, а Ремзие вообще никогда. Нам всем стало любопытно, однако Ремзие никак не открывала письмо. А ведь так легко разорвать конверт и удовлетворить всеобщее любопытство. Но она все смотрела с сомнением на письмо.