– Уже едет, – отозвалась невестка. – Я звонила. Собирайте пока на стол.
Старик сидел неподвижно и смотрел, как на столешницу выкладывают столовые принадлежности – вилки и ложки из привычного пластика, тарелки из того же материала, бокалы из венецианского стекла – антиквариат, изготовленный в позапрошлом веке. Еще до того, как Венеция скрылась под водой, из географического понятия став целиком историческим.
Сын пришел, когда все было готово. Во взгляде его старик уловил что-то похожее на жалость.
– Здравствуй, папа, – сказал он. – Что, все готово?
– Готово, садись быстрей, – пробурчал внук.
Пробка, вылезая из узкого горлышка, негромко хлопнула. Темно-красная жидкость, в которой стайками метались пузырьки, с плеском полилась в бокалы. Старик глядел на нее и думал, что скоро точно так же польется его кровь.
Ее всегда выпускают, прежде чем отправить тело на переработку.
Ноздрей коснулся терпкий аромат вина.
– Ну что, папа, за тебя, – сказал сын, поднимая бокал, рука его чуть подрагивала. – Спасибо за то, что ты был хорошим отцом и дедом. Спасибо за все…
– Не за что, – старик чуть отхлебнул, покатал вино на языке. Есть не хотелось, и он просто сидел и смаковал почти забытый напиток.
– А я видел в кино, – пробурчал внук с набитым ртом, – что раньше похороны праздновали по-другому. И даже не праздновали, – он нахмурился, – а не знаю, как сказать… Все плакали, надевали черное… Интересно, почему?
– Смерть тогда была неожиданностью, – пожал плечами старик. – Это сейчас ты в тридцать лет узнаешь, сколько тебе осталось. И ты сам, и близкие – все привыкают, зная, когда ты их покинешь. Сейчас ведь тоже горюют, если кто умер из-за несчастного случая или от болезни.
– Но все равно не так, – покачал головой внук. – Чего убиваться-то? Умершего ведь не вернешь.
– Пойдем, папа, – сказал сын. – Нам пора ехать, а то опоздаем.
– Хорошо, – старик допил вино и поднялся. На него смотрели четыре пары глаз, в трех была заметна печаль. – Прощайте! Может быть, еще свидимся… там!
И он ткнул рукой вверх, туда, где за потолком, за многими слоями жилого комплекса находилось небо. Один из немногих кусочков природы, который человек не смог изгадить до конца.
– Прощай, дед.
– Прощай.
– Прощайте, папа.
Выходя в дверь, старик не оглянулся.
– Тебе не странно, что никто не позвонил, не простился? – спросил сын, пока они шли до парковки.
– Нет, – ответил старик. – Некому. Из друзей у меня был самый высокий коэффициент полезности. Они все давно мертвы.
– Да? Я не знал, – в голосе сына звучала растерянность. – Садись.
Дверцы авторана, похожего на каплю блестящего металла, с легким шипением поднялись. Старик устроился в мягком сидении, слышал, как возится рядом сын.
– Поехали, – сказал он.
Стена парковки поднялась, авторан дернулся вбок и вывалился наружу. Перегрузка вдавила пассажиров в кресла, потом сын выровнял полет. Мимо проносились смазанные блики – другие машины, громадными башнями высились жилые комплексы.
Всю дорогу они молчали. Говорить было не о чем. Старик просто смотрел в окно, наслаждаясь последней в жизни поездкой. Пусть даже они едут по опостылевшему до икоты городу, громадному и грязному, словно древнее чудовище.
Авторан остановился около большого здания, крыша которого вздымалась сверкающим куполом. Над крыльцом красовалась надпись «Приемное отделение».
– Интересно, – голос сына был странным, – а кто-нибудь пытался избежать этого? Скрыться, не прийти в назначенный срок…
– Вряд ли. Какой смысл? – старик кашлянул, прочищая горло. – Нарушишь закон ты, а наказание понесут родственники. Дети, внуки… Зачем?
Пройдя за дверь, они оказались в царстве белизны – белый пол, потолок, молочного цвета стены, на одной из которых выделяется контур двери. Рядом с ним – небольшое окошко.
– Добрый день, – сказал старик, подойдя к нему. – У меня сегодня, – горло неожиданно перехватило, – срок…
– Ваши документы, – попросила красивая молодая женщина в окошке, холодно и равнодушно улыбаясь.
Старик отдал идентификационную карточку.
– Все верно, – кивнула женщина. – Наследник с вами?
Старик отошел в сторону, к окошечку склонился сын.
– Да?
– Одежду сможете получить завтра, – сказала женщина, – после семи вечера. Вашу долю мясопродуктов – тоже. Учитывая коэффициент полезности покойного, – старик содрогнулся, о нем говорили уже как о трупе, – это будет, скорее всего, ветчина. Вот талон, который предъявите в отдел выдачи…
– Да, хорошо, – кивнул сын.
Из-за белой двери донеслось едва слышное шипение, контур стал чуть толще.
– Можете проходить, – женщина кивнула еще раз.
– Прощай, сын, – сказал старик. – Живи честно и не опозорь нашего имени!
– Я постараюсь, папа.
Сын кивнул. Он молча смотрел, как старик шаркающей походкой уходит прочь. Вмести с ним уходили многие годы жизни. Дверь закрылась, из-за нее вновь донеслось шипение.
Сын развернулся и пошел к выходу. В груди болезненно кололо, в голове было пусто, мысли все куда-то подевались. Только у самой машины вспомнил, что что-то держит в руке.
Опустил глаза и обнаружил зеленый пластиковый талон, поперек которого шла надпись «Мясозавод №21».
Сын рассеянно сунул его в бардачок и потянулся к сенсору зажигания.