Наверняка, он был за это благодарен, хотя понимал, что теперь две Ведьмы схлестнутся в бою один на один, и никто им уже не будет мешать, а для Виринеи схватка могла плохо кончиться.
Это я тоже понимал, поэтому поспешил убрать профессора Воронина из боя.
Совсем убрать.
Он своё дело сделал.
Пришлось поднапрячься, чтобы одолеть такого сильного некроманта в его же собственной стихии. В этом мне помогла скорость сидарха — она никуда не делась, даже когда я стал мёртвой проекцией. Никто из трёх некромантов на поле нашего общего сражения не обладал такой же скоростью, какой обладал я.
И плевать, что у меня не было одной руки.
Я прекрасно справлялся правой и рубил мечом так, что не давал шансов Воронину. Он ушёл в глухую оборону и лишь ставил блоки мечом. Порой не успевал и получал удары по телу.
Мой клинок с эктоплазмой исполосовал противнику грудь и плечи, пару раз попал и по ногам. Воронин оборонялся и отходил к стене. Наверняка, он уже понимал, что я хочу выбить его из боя намеренно.
И вот когда его спина прижалась к стене, профессор Воронин пропустил два моих удара (намеренно или случайно — я так и не понял). Первый удар пришёлся ему в плечо, пронзив тело насквозь и оставив в мёртвой проекции колотую рану.
Второй удар стал решающим.
Мой меч пробил Воронину живот. Клинок с эктоплазмой вошёл в туманное тело некроманта легко и бесшумно, будто пронзил воздух, но Воронин дёрнулся, как муха, насаженная на иглу, его рот искривился в немом крике, а затем проекция исчезла.
Её неожиданно втянуло обратно в тело.
Наверняка, обнажённый раненый дух искал защиты, поэтому сам по себе устремился в живую телесную оболочку.
Профессор зашевелился на своём костяном троне, распахнул глаза и приложил руку к животу — видимо, ещё ощущал мой удар. Хотя по себе я точно знал, что мёртвая проекция боли не испытывает, даже если отрубить ей часть тела. За этот чудный опыт спасибо Виринее и её топору.
Устранив профессора, я снова рванул к двух соперницам.
Они в очередной раз сшиблись в бою. Оба некромантских оружия — меч и топор — опять звенели и испускали рваный туман. Мрак Эреба клубился по залу и поднимался к потолку, поглощал люстры и лампады вместе со светом. Даже зелёное пламя на статуе, которое постоянно озаряло танцевальный зал, заметно потускнело и приникло к каменной ладони.
Две обнажённых проекции дрались насмерть, как остервеневшие дьяволицы — зрелище одновременно красивое и страшное.
Виринея не давала спуска Анастасии, хотя в искусстве фехтования дочь Волота явно была сильнее.
Я опять ворвался в их ведьмовской бой, нарушив его ритм.
— Пора бы разойтись, девочки!
И если у Анастасии были все шансы спастись, потому что она была частью сделки с Волотом, то у Виринеи шансов не было. Я буквально закрыл её собой от атак соперницы и сам принял бой.
Теперь на весь зал зазвенели два меча: некромантский меч Анастасии и мой меч с эктоплазмой.
Вихри мрака от клинка девушки окутывали серебристое покрытие моего оружия, шипели и растворялись в воздухе.
Противостояние нарастало. Схватка становилась всё опаснее.
Анастасия фехтовала, как богиня войны, но с моей скоростью она всё равно не могла тягаться, поэтому больше уходила в оборону. Гнев искажал её лицо, удары становились хаотичными.
Дочь Волота теряла контроль от того, что сражалась со мной, а не с Виринеей. Это казалось ей несправедливым, ведь я нахально отнимал у неё триумф победы над соперницей.
Видимо, такой расклад не нравился и самой Виринее.
Ещё бы.
Она была не из тех, кто прячется за спиной своего защитника.
Девушка не стала ждать, пока я безоговорочно завладею инициативой в бою, и бросилась с топором на Анастасию, потеснив меня в сторону. Её обнажённая проекция мелькнула впереди, топор сверкнул кромкой лезвия, и схватка между Ведьмами вспыхнула с новой силой.
Если бы не клятва защищать Виринею всю эту ночь, то я бы позволил ей биться самой. Но сегодня на этом Балу Мёртвых столкнулось слишком много интересов.
Я встал рядом с Виринеей и дополнил её атаку.
С двойным напором Анастасия справиться уже не смогла. Пропустила сначала удар от меня, потом — от Виринеи. Мёртвая проекция была пробита в плечо и бедро. Дочь Волота отшатнулась, но всё же удержала свой дух от того, чтобы переместиться в тело, под его защиту.
И вдруг с балкона крикнули:
— Это несправедливо! Уберите сидарха! Пусть сражаются только Ведьмы!
Я сразу узнал этот голос — мальчишеский, звонкий и дерзкий.
Это был Феофан. Пацан подскочил к перилам и навалился на них животом, показывая на меня пальцем.