Смерть, вопли и кровь, казалось, питали дьявола-убийцу, придавая ему силы.
Крики утихли, но лязг оружия и шелест одежды не пропали. Онна сражалась только с одним монахом. С настоятелем храма Минобусан, Сендэем.
Мицухидэ выбрался из туннеля на канатный мост, внизу, сквозь огромную трещину, увидел выбившегося из сил окровавленного Сендэя. Монах отступал к зияющей чернотой пропасти, за ним медленно продвигалась неотразимая как смерть демонесса Онна. Дух настоятеля был невозмутим — даже на краю гибели, раненый, он отбивался и нападал. Комендант прошёл мост и потерял обоих из виду. Наконец воцарилась тишина, нарушаемая лишь уныло свистящими сквозняками. В любую минуту страшная Онна могла выбраться из трещины, поэтому беглец обрубил канаты моста.
В следующем туннеле пол скользкий, мокрый, крутой спуск с горы. Мицухидэ покатился, и, шлёпнувшись в лужу холодного лунного блеска, отполз, приникнув к стене. Тело било сильной дрожью, он ведь основательно промок. Страх сковал руки и ноги, голос будто тоже замёрз. Мицухидэ лишь бессмысленно глядел перед собой.
Сколько он так просидел в темноте и беспамятстве, неведомо. Ужасное приключение из раннего детства, позабытое и похороненное, как мнилось ему, в водах утекшей реки, нахлынуло вновь, и никуда не убежать от него, потому, что не убежишь от самого себя. Тогда, давно, мальчишка лет пяти, Мицутти потерялся в лесу и нечаянно стал свидетелем синтоистского обряда, как показалось ему, общения с настоящими огромными духами, пылающими алым и ультрамариновым сиянием. Для его неокрепшего умишка справиться с ужасом увиденного, театрального по существу действа, было невозможно, и… Мицутти долго не мог говорить, не мог ходить на подгибающихся ножках, страдал от стыдной болезни. Отец и мать отдали его за много ри от дома в храм Атидзэн на горе Курама, чтобы Будда исцелил. Постепенно страшное забылось… но не исчезло вовсе.
Из темноты вышла Онна бугэйся. В свете луны её ультрамариновое тело выросло до исполинского размера.
— Их не терзала тоска по акру плодородной земли, — издевательски артистично мурлыкала она, — и по блестящему на солнце плугу, по семенам и по ветряной мельнице, помахивающей крыльями, потому что они — МЕРТВЫ…
Острие окровавленного клинка упёрлось в грудь Мицухидэ, легко уколов. Генерал не шевелился, слёзы застилали глаза.
— Убей меня! — попросил он жалобно.
Слепил свет, отражённый сталью длинного меча Онна. Комендант видел, как призрачная молния пробежала по лезвию в месте, где отточенная закалённая кромка встречалась с гибким металлом сердечника, разглядел узор, которым оружейник украсил эту линию. Он, самурай, трусливо зажмурился, до смерти боясь быть зарезанным женщиной, как те несчастные жертвы из детского кошмара!
— Что ты знаешь о смерти? — вдруг спросила Онна, усмехнувшись, опустив клинок. — Какое выражение на мёртвом лице? Хотел бы ты увидеть СВОЁ мёртвое лицо… когда дух выйдет вон из тленного тела и ТЫ станешь ками? Ожесточённость, страх, тревога или тщеславие — исчезают, словно их не существовало. И ты никогда более не облачишь в доспехи своё тело!
Зачарованно затаив дыхание, Мицухидэ следил за врагом.
— Можно затаиться на далёком острове или непрестанно скитаться по свету, как туча по небу, а волна — по реке, но истинным Просветлённым от этого не станешь, если ты будешь кривить душой, если продолжишь служить НЕЧЕСТИВОМУ Ёсисаде Хадзиме!
— Не-ет, хуже смерти предательство! — прошептал Мицухидэ. — Клянусь, что сам убью себя, если ты не прикончишь меня сейчас!
— Клятва и харакири — не для тебя! — раскатисто рассмеялась Онна бугэйся. Не произноси, если не способен отдать жизнь. Ты возглавишь большую армию и сдашь её Оде, тот пощадит вассала Ёсисады… Помоги камням благого правления!
Осознав, что на этот раз останется живым, Мицухидэ воспрял духом. Зашевелились руки, отогрелись ноги.
— Если не выполнишь приказание, я СНОВА найду тебя, — жёстко пообещала Онна, приподняв меч. — Как выйдешь в комнату с полом, устланным вереском, сверни в крайний правый туннель, садись на коня и отправляйся к своему Ёсисаде, старый оннагата.
Выбравшись из вечной мглы холодных туннелей, верховой, Мицухидэ уныло спускался к океану. Камни осыпались из-под копыт. Горы Яманаси утопали в ярком янтарном свете и тишине.
Глава 2
Шаманка, Казуми-ёси жила на южной окраине Кавасаки на побережье Восточного моря Токай. Её хижина отличалась от рыбацких гёка ещё большим убожеством. Казуми-ёси жила без мужа и не имела детей. Будучи «дваждырождённой», она знавала только духа маребито, ради которого Казуми-ёси воткнула в крышу стрелу с белым оперением. Маребито приходил и уходил, оставляя её физически истощённой после долгого экстаза. Когда к ней обращались за советом или за помощью в делах загробных, шаманка угощала духа рисом и саке, призывая ками войти в священную колонну, что стояла в небольшом капище во дворе под кронами двух кривых сосен, и сама, причастившись угощения, мило беседовала с «гостем».