Природа приводит детей к мысли — к знанию — что они не одиноки в мире и что реалии и иные грани существуют сами по себе. Джон Бергер, родившийся в 1926 году в Лондоне и проживающий теперь в сельской местности во Франции, известен как искусствовед и кинокритик, который много писал о восприятии реальности людьми, о том, как мы видим.
В работе «О взглядах» (About Looking) он пишет, что наши братья-животные поначалу вошли в жизнь человека как посланцы и проводники, обладавшие магическими, иногда даже пророческими способностями. Живя параллельно с человеком, животные «предлагают ему союз, подобного которому нельзя найти среди отношений человеческих. То партнерство, которое дают нам животные, настолько отлично по той причине, что они могут разделить одиночество человечества как вида». Индусы, например, представляли, что Земля покоится на спинах слонов, стоящих на черепахе. Антропоморфизм, «наследие, оставшееся от метафорического использования образов животных», был центральной точкой взаимоотношений, складывавшихся между человеческими существами и животными. Но репутация антропоморфизма резко пошатнулась за последние два столетия, когда животные стали использоваться как подсобный материал, объект для экспериментов, когда их ДНК стала смешиваться с машинами. Когда дикие животные постепенно исчезли из нашей жизни, «в этом новом одиночестве, с антропоморфизмом мы определенно чувствуем себя очень неловко», — пишет Бергер. И в то же время никогда еще не было столько семей, содержащих домашних животных, по крайней мере, в процветающих странах. «Дети в индустриализированном мире буквально окружены образами [животных]: игрушечными, в мультфильмах, на картинках, в оформлении интерьера. Невозможно найти иной источник, давший такое количество образов, как животные», — пишет Бергер. Хотя дети всегда играли в игрушки, сделанные по образу животных, «однако вплоть до XIX века подобное репродуцирование животных не было такой неотъемлемой частью декора детства в среде среднего класса».
Со временем животные-игрушки перешли из разряда символических в разряд все более реалистических. Традиционная игрушечная лошадка была первой рудиментарной палочкой, «которую можно было оседлать, как метлу, а в XIX веке символическая игрушечная лошадка превратилась в более реалистичную лошадку-качалку, по форме напоминавшую настоящую лошадь, раскрашенную в те же цвета, части которой иногда были сделаны из настоящей кожи. У нее была грива, и сконструирована она была так, что прямо воспроизводила галоп настоящей лошади. Когда речь заходила о друзьях, животные всегда принимались во внимание. То, что они могут наблюдать за нами, не принималось в расчет». Или нет? Частенько, когда я укладываю сыновей в кровати, один из нас берет в руки плюшевое животное и заставляет его разговаривать: будь то ватный коала, лавсановая обезьянка, выдуманная рыба, — поговорить можно с каждым, у каждого из них свой голос и свой характер. Ученые могут сколько угодно не одобрять антропоморфизм, детям это не свойственно: начинает казаться, что с каждым годом плюшевые звери занимают рядом с человеком все больше и больше места. Они выстраиваются рядами в проходах аэропортов, на местах парковки и в зоопарках, в музеях и даже в ресторанах-закусочных. Бергер считает, что эти «игрушки — обращение к нашему одиночеству, одиночеству как вида, нашей страстной тоске, нашему духовному голоду, который по самой своей сути является верой в то, что невозможно увидеть». Он добавляет: «Когда природа постепенно начинает уходить из жизни детей, они подают признаки голода, или, возможно, если точнее, мы чувствуем их голод. Мы проходим полный круг и начинаем „подкармливать“ их тотемом с антропоморфическими символами параллельных жизней, нас окружающих».
Почти каждый из родителей — даже самые рассудительные из нас, которые тоже говорят с плюшевыми медвежатами, — смогут рассказать о каких-то моментах духовного подъема, пережитых в детстве, причем чаще всего на природе. Они также могут соотнести их с подобными моментами, пережитыми в раннем возрасте их детьми. И несмотря на это, тема о необходимости природы для духовного развития молодых людей не получает должного внимания. Отсутствие исследований в этой области позволяет предположить здесь некоторую нервозность. Кроме того, духовный опыт ребенка среди природы, особенно в уединении, лежит за пределами контроля взрослых вообще и учрежденного контроля в частности.