Ох, этот водосток!.. Бугримов, принимая обязанности коменданта, ощупал каждый камень в ограде. Тогда-то он и заметил, что штыри, удерживавшие решетку водостока, перержавели. Доложил об этом Ковнеру. И тот предложил сделать потайной ход. Так появилась защелка на решетке. И вот к чему все это привело. А может, решетка тут ни при чем, может, и без этого Сом был бы убит?
Его размышления прервал дежурный:
— Там какая-то рожа в котелке вас спрашивает!
— А точнее доложить не можете? — Ковнер сердито вскинул глаза на дежурного.
— Сейчас!
Через минуту перед Ковнером стоял высокий представительный человек, черноглазый, черноусый, с интеллигентным лицом. Одет в модный светло-серый, в крупную клетку костюм, лаковые остроносые туфли, на голове котелок. Именно таким рисовали уполномоченного иностранных фирм и Мишка Сом, и председатель грузовой артели «Ювелир», которая переплавляла золотой и серебряный лом в слитки.
— Такой огромный матрос, — посетитель поднял руку выше головы, — с повязкой на глазу, так настойчиво просил меня зайти к вам, что я понял: явка обязательна. И вот я здесь.
— Простите, а с кем имею честь?
— Греческий негоциант Жан-Жак Цыпаревич.
— Вы так хорошо говорите по-русски…
— Я родился на Украине, в местечке Натягайловка.
О Натягайловке Ковнер слыхал: небольшой хуторок на окраине Вознесенска — городка, расположенного в ста двадцати верстах от Одессы.
— И долго там жили?
— До восемнадцатого года.
— И чем занимались?
— Коммерцией.
В Натягайловке все занимались коммерцией: торговали на Вознесенском базаре кто чем может. Говорят, что именно в Натягайловке родился анекдот о коммерсанте, который покупал сырые яйца, варил их, а затем продавал по той же цене, барышом считая оставшийся навар. Такой же примерно барыш был и у Цыпаревича, и в семнадцатом году Цыпаревич перебрался в Одессу.
— Чем же вы занимались в Одессе?
— Коммерцией.
— А конкретно?
— Продажей движимого и недвижимого имущества. Из недвижимого имущества Жан-Жак Цыпаревич продал только- лачугу своей тетки, жившей на Молдаванке. А вот о движимом имуществе — разговор особый. В то время в Одессу съехалась чуть ли не вся знать обеих столиц и других городов. «Сколько же потребуется теперь для них ночных горшков!» — подумал Цыпаревич и решил поставить снабжение населения на широкую ногу. Уговорив тетю продать домишко, он на вырученные деньги закупил горшки и снял помещение для магазина.
Однако князья и графы, финансовые тузы и промышленные воротилы проклинали большевиков и революцию, проматывали драгоценности в одесских кабаках, но ночными горшками обзаводиться не торопились.
Ему удалось в поистине вавилонском столпотворении февраля 1920 года уехать из Одессы за границу.
— Почему же вы покинули родину? Ведь революция навсегда покончила с проклятым наследием царизма — национальным и социальным угнетением, вы теперь были бы как все — полноправным гражданином Советского государства…
— Я не хотел быть как все, я хотел иметь свой миллион, — ответил греческий подданный.
— И имеете?
Цыпаревич неопределенно пожал плечами:
— Вы же прервали мою деятельность, закрыли фирмы.
«Имеет, бродяга, имеет», — решил Ковнер. А вслух сказал:
— Ну, ладно о миллионах. Чем вы занимаетесь сейчас?
— Коммерцией.
— Точнее.
— Поверенный в делах фирм «Камхи» и «Витое», — с гордостью ответил Цыпаревич.
— Интересно, какое же вы жалование получаете?
— Я — в долевом участии.
— Как это? Совладелец фирм?
— Нет, получаю проценты от проведенных операций.
— Расскажите конкретно, какие задания вам приходилось выполнять?
— Но это является секретом фирм!
— Слушайте, господин Цыпаревич, вы тут такое натворили, что вас можно сейчас же, сию минуту отдать под суд!
— Позвольте, — сделал негодующий жест негоциант, — я действовал строго в рамках закона!..
— Быть наводчиком при ограблении собора — это в рамках закона?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Да о том, что вы указали главарю воровской шайки Вовке Ореху, какую икону нужно украсть из собора!
— Ничего подобного, я этого не делал. Как-то господин Шмидт, управляющий отделением фирмы «Витое», сказал мне, что ему очень нравится икона в соборе. И когда меня спросили, какая икона нравится господину Шмидту, я сказал. Вот и все. Я и думать не мог, что собор обворуют!
— А сообщение контрабандистам о времени прихода шхун — это тоже в рамках закона?