– Что?!
– Вы своими руками, извиняюсь за выражение, ни шиша не сделали. Вот и выходит, что рабочими денежками распоряжаетесь, – спокойно объяснил Лобов, рассматривая бархатные шторы на окнах, портреты в тяжелых рамах, мраморный письменный прибор на столе из красного дерева, лепные украшения на потолке.
– При чем здесь вы – и городская управа?!
Лобов поправил на плече ремешок от маузера.
– Правильно, ерунда получается – городскую управу мы только что разогнали. И этой самой духовной консистории не стоит денег давать, поскольку Бога нет. Кому же, спрашивается, вы ассигновки выписываете и на каком основании?
Маслов не сразу нашелся, что и сказать.
– На основании законов Российской империи! – выскочил он из кресла, будто его пружиной вышибло.
– Опять чепуха выходит, – урезонил Лобов. – Российская империя приказала долго жить, и все ее законы советской властью отменены.
– Не признаю я ваших Советов!
– А подчиниться придется.
– Я Временным правительством уполномочен!
– А разве мы спорим? Вы были уполномочены правительством временным, а мы постоянным, во главе с Лениным. Так что сдавайте дела новой власти, настоящей.
Маслов бросился к телефону на стене, бешено закрутил ручку.
– Если в губернскую милицию звоните, то зря – мы ее тоже разогнали, – поставил в известность Лобов, расхаживая по кабинету. – И полковника Ланцова – начальника гарнизона – попусту не беспокойте. Бесполезно.
– Что с ним?
– Сидит дома, уволили мы его. Дал честное слово, что против советской власти выступать не будет, а то бы встретились с ним в Коровниках. Собирайтесь, ваше превосходительство.
– Не имеете права! Я буду жаловаться!
– Уж не Керенскому ли? – улыбнулся Лобов. – Ну, несдобровать мне… Вагин! Веди арестованного в тюрьму.
Только Тихон подошел к генералу – тот выдернул из ножен длинный кинжал, замахнулся. Тихон едва успел перехватить руку генерала, кинжал упал на ковер.
– Это насилие! Бандиты! Никуда не пойду!
Тихон молча винтовкой подтолкнул Маслова к дверям. Вывел на улицу и предложил всерьез, без улыбки:
– Если желаете – наймите извозчика.
– Зачем? – не понял генерал.
– До Коровников далековато. Как бы вам не устать, ваше превосходительство.
Маслов выкатил глаза.
– Нанимать извозчика за свой счет, чтобы он меня же в тюрьму вез?
– А что такого? – удивился Тихон. – С какой стати я буду раскошеливаться?
– Ни за что!
– Было бы предложено. Тогда уж извините – шагом марш! – И Тихон пешком повел последнего представителя старой власти в тюрьму.
Дома
Неделю не было Тихона дома, в Заволжье. Как пришел, мать расцеловала, прослезилась:
– Слава-те господи, живой! Все сердце изболелось за тебя, окаянного…
– Чего со мной случится? Чай, не на фронт уходил, – проворчал Тихон, а сам тоже соскучился по дому.
Да и устал крепко. Снял задубевшие от грязи сапоги, умылся, сел за стол, накрытый по такому поводу скатеркой.
Сестра Нина на радостях, что брат вернулся живой и невредимый, надела за ситцевой занавеской вышитую кофточку.
Мать налила сыну щей не в общую глиняную миску, а в отцовскую тарелку, которую берегла пуще глаза. Села справа от Тихона, сестра слева. В комнате тепло, печь выбелена чисто, на полу мягкие половики, на сундуке кошка гостей намывает. На стене постукивают ходики с кукушкой. Но кукушка давным-давно не кукует.
Еще мальчонкой Тихон хотел ее «уловить», сунул в дверцу гвоздем – кукушка и поперхнулась.
Хорошо Тихону дома. В отряде-то всё вобла да чай с сахарином, а здесь – щи. Хотя и без мяса, но вкусные: мать в них побольше жареного луку положила и свеклы для цвету. Хлеба, правда, маловато.
В сенях кто-то зашаркал, постучал в дверь. Нина пошла открывать. Вернулась с Иваном Алексеевичем Резовым – токарем из Заволжских мастерских, где работал Тихон.
– Вечер добрый, Вагины, – поздоровался старый рабочий. – Вот на огонек заглянул.
– Садись к столу, Иван. Щи у меня сегодня вроде бы удались, – захлопотала мать.
– Спасибо. Только что отужинал, и не уговаривай, – повесил Резов картуз на гвоздик, сел на лавку у самых дверей. Потом оторвал узкий клочок газетки, скрутил цигарку и задымил, словно только за этим и пришел.
А сам ждет рассказов Тихона. Не удалось ему быть в Доме народа, когда там советскую власть утверждали: вместе с другими заволжскими красногвардейцами охранял мастерские, следил за порядком в поселке. Мало ли что могла старая, временная власть в свой последний день выкинуть?