Немного впереди, на обочине, лежала на боку сгоревшая легкобронированная машина боевого охранения. В правом борту «Раптора» чернели язвы двух кумулятивных пробоин. Судя по этим отметинам, сделанным реактивными гранатами, огонь вели именно из поселка. Люки на башне «Раптора» были закрыты. Значит, экипаж не успел выскочить из железной коробки, ставшей четырехместным гробом. Длинный тонкий ствол смотрел в сторону одиноко стоявшей на окраине водонапорной башни; вокруг ее покатой крыши шла узкая смотровая площадка.
Лейтенант попробовал поставить себя на место тех, кто устроил этот разгром.
Райх поднес к глазам электронный бинокль. Оптический умножитель послушно убрал расстояние, приблизив картину. Так и есть: на каменной кладке отчетливо просматривалась темная полоса. Такой след оставляет выхлоп из гранатомета.
Он оглядел поле, выискивая огневые точки партизан.
— Посмотри. — Командир передал бинокль заместителю. — В сорока метрах от холмика, слева. И ближе к нам еще одна.
Сержант посмотрел в бинокль и увидел места, оборудованные для засады. Лежали на них долго. Трава там так и не поднялась.
— Грамотно выбирали позицию, — оценил зам. — Быстро учатся, без всяких военных училищ. В самом начале чуть ли не в полный рост шли в атаку.
Лейтенант зло зыркнул на него и забрал оптику. Замечание насчет военного училища ему не понравилось.
Он разделил отряд на несколько групп.
— Вперед! Захватить и уничтожить!
Вдаваться в подробности офицер посчитал лишним. Есть враг, есть приказ. Осталось его выполнить.
«Когда видишь столько смертей вокруг, душа темнеет, а сердце черствеет. Как следствие — сокращение потерь. Не упущено драгоценное время на размышления: стрелять или нет. Этические размышления и голос совести — плохие помощники в скоротечном бою».
Боевые группы охотников с разных сторон входили в спящий поселок.
Немного запоздала группа, которую вел сержант. Она заходила в населенный пункт с противоположной стороны. В низине им преградила путь быстрая речка. Над водой стоял туман, исчезавший на глазах под первыми лучами солнца. Пришлось искать самое узкое место, чтобы зря не рисковать.
Путь надо было срезать, пройдя в опасной близости от уничтоженной колонны. Там могли остаться мины. Но сержант рассудил, что если такие и были, то после разгрома колонны их убрали. Кто станет оставлять опасные сюрпризы рядом с собственным домом?
Вблизи цистерна топливовоза походила уже не на фантастический цветок, а на исполинский искореженный череп, зиявший провалами глазниц. Исковерканное взрывом железо выдвинулось вперед нижней челюстью. Под глазницами застыли слезами потеки оплавленной брони. Череп плакал и одновременно ободряюще скалился, наблюдая за спецназовцами.
«Хороший знак», — неожиданно подумал сержант, глядя на череп.
Для остальных это была обыкновенная груда железа. Все, что осталось от мощного четырехосного топливовоза.
Он хлопнул рукой по оплавленной броне, пробурчав под нос:
— Мы вернулись, дружище. Не грусти. Не подведем.
Раньше за немногословным служакой такие странности не наблюдались. На ладони осталось рыжее пятно окалины.
Пригибаясь, бойцы неслышно двинулись дальше.
Тот, кто наносит удар первым, всегда имеет тактическое преимущество.
Они уже заняли практически весь поселок, условно поделенный на сектора по количеству групп. И тут кто-то из бывших пленных не выдержал. Накипело. С криком: «Получайте, суки!» — метнул в окно дома гранату.
Грохнул взрыв. Вслед за взрывом раздалось несколько хлопков.
Лейтенант поднял руку. Бойцы его группы замерли. Райх на слух определил, из чего стреляли. Огонь вели из универсального для города и леса оружия — дробовика. В отряде дробовиков не было. Такое хоть и автоматическое, но гладкоствольное оружие не поступало на вооружение армии. Эффективная дальность гладкостволок не превышала восьмидесяти метров. Тактическими дробовиками вооружали полицейских. Кроме того, они были идеальным оружием самообороны. Гражданские имели право на владение дробовиками с обычными патронами. Но все знали, что достать боеприпасы со стреловидными или подкалиберными бронебойными пулями не составляет проблем. Лишь бы водились деньги. Любой рукастый мужик, не обремененный страхом перед законом, мог снарядить гильзу по собственному усмотрению, в зависимости от того, на какую дичь он собирался поохотиться: на четвероногую или какую-то другую. Дело вкуса и наклонностей.
«Бу-ум!» — грохнул еще один выстрел.
«Щелк-щелк!» — простучало на улице.
Один из водителей схватился за бок и сполз по стене, оставляя за собой красную полосу. Стреляли картечью.
Под огонь угодила группа сержанта. Разведчики уже при первом выстреле попадали, укрывшись, кто за чем смог. Огонь вели со второго этажа. На такое расстояние гранату точно не добросить.
Лейтенант, невидимый для стрелка, помахал своему заместителю. Ствол штурмовой винтовки, торчавший из-за каменного парапета, несколько раз качнулся из стороны в сторону. Охотники понимали друг друга без слов.
Райх перебежал под окнами дома, откуда велся огонь. Из-за ночной духоты они были открыты. Стрелок вел огонь из глубины дома, точно не определить, где его позиция. Бывалый «лесозаготовитель» попался, ничего не скажешь. Асмус улыбнулся уголками рта. Значит, он был прав. Не зря они сюда пришли. Не подвело чутье. Он подвигал щеками и несколько раз сложил губы трубочкой. Поднял голову ко второму этажу и неожиданно проныл высоким писклявым голосом:
— Не стреляй, дяденька. Не стреляй! Ответа не было. Как и новых выстрелов. Он добавил слезы в голос и захныкал:
— Солдат в ногу выстрелил. Больно-о-о!
— Ты кто? Что здесь делаешь, засранец? — раздался сверху густой бас.
— Да это я! Я, я! — зачастил офицер, быстро соображая. Главное — не сорваться с фальцета. — Я, как солдат увидел, сразу бросился сюда. Предупредить хотел. Ой, как боли-и-ит!..
— Дуй сюда, — покровительственно разрешил голос сверху.
На крайнем окне слева шевельнулась занавеска. Сержанту этого хватило. Длиной очередью он перечеркнул гардину. В комнате послышался короткий вскрик и звук упавшего тела.
Спецназовцы рассыпались боевыми двойками вдоль домов центральной и единственной улицы.
— Взбодри своих, сержант. Пора задать партизанам жару, — сказал лейтенант.
Заместитель командира группы коротко кивнул.
— Вы хотите, чтобы мы задали огоньку? Как прикажете. Зададим. — Он обернулся к своей группе. — Настала пора подпалить дома в нашем секторе.
Никто из водителей не двинулся с места. Тогда сержант подскочил к ближайшему дому, вынул термитную шашку и сорвал с нее чеку. Щелкнув, отскочила предохранительная скоба. Он бросил металлический цилиндр в окно.
Дом быстро превратился в пылающий костер. Порыв ветра опалил диверсантов горячим дыханием. Люди, пятясь, отошли назад.
Сержант кивнул водиле, стоявшему к нему ближе всех:
— Займитесь остальными.
— Всеми?
Сержант обернулся, чтобы заорать на него, но передумал и сказал совершенно спокойно:
— Я думал, ты дурак, раз попал в плен. Сейчас вижу, что ты полный идиот, который не понимает простых команд.
— Тогда все произошло так неожиданно. Раз — и все полыхает. Прямо как сейчас!
— Выполнять! — В его хриплом басе звучал равнодушный металл приказа.
Сержант отвернулся, выискивая новую цель.
— Гранаты к бою! — дал петуха офицер и писклявым детским фальцетом скомандовал: — О-огонь!
Солдаты начали бросать в окна гранаты. Двухэтажных домов было мало; в основном поселок был застроен одноэтажными приземистыми коробками, выкрашенными в белый цвет. У одного домика от взрыва обвалилась крыша. Здания поджигали термитными шашками. Жгли все, что поддавалось огню. Улицу затянуло дымом. Першило в горле.
Местные жители поначалу надеялись отсидеться в домах. Может, все обойдется. Не обошлось. Люди выскакивали из пылающих строений на улицу, попадали под перекрестный огонь и падали, скошенные пулями. В дыму становилось трудно понять, где свой, а где враг. Охотники за партизанами взялись за ножи, чтобы не попасть в товарищей.