Особый интерес мыслителя к вопросу о соотношении необходимых законов, управляющих миром, и возможности осуществления человеком морального выбора не случаен и в свете интеллектуальной традиции. Начиная с Гераклита, этот вопрос не переставал обсуждаться в античной философии, так как понятия высшего закона или законов, представляемых часто в качестве провидения, бога или судьбы, служили для мыслителей логическими моделями в поисках решения проблемы детерминизма и индетерминизма в интерпретации бытия, связи необходимого и случайного в истории общества и жизни человека. Признание существования абсолютной и всеобщей необходимости низводило бы человека до уровня всех остальных вещей, а это, в свою очередь, не могло быть согласовано с осознанием его особенного положения в природе, связанного с тем, что он является существом, наделенным разумом, способностью познавать или по крайней мере сознательно подчиниться или не подчиниться необходимости мироздания. Попытки разрешить это противоречие постоянно предпринимались представителями античного стоицизма и неоплатонизма, но особое значение эта проблема приобрела с возникновением христианства, породив многовековые дискуссии в теологии {107} и философии. Незадолго до Боэция к вопросу о соотношении божественного предопределения и свободы воли обратился Аврелий Августин, детально развивший учение о благодати и практически сведший свободу человеческой воли к субъективной иллюзии.
Боэций исходит из того, что человек является неотъемлемым, важным, в какой-то мере даже основным элементом мироздания в целом, вследствие чего правильные суждения о нем могут основываться только на знании природы и структуры бытия и познания. Отсюда тесное переплетение в концепции философа онтологических, гносеологических, теологических и этических моментов. Боэций полагает, что все сущее имеет один источник и одну неизбежную конечную цель, тождественную источнику происхождения. Он называет их словом "бог", который в то же время есть Единое, или единство, истинное благо и блаженство. Необходимыми качествами блаженства, или высшего блага, философ считает наличие совокупности всех благ, совершенство, не привносимое извне, но происходящее из самого себя, способность дать полное довольство. Определив понятие блаженства, Боэций стремится доказать его онтологическую правильность, утверждая, что если существуют несовершенные формы блага, к которым он относит богатство, почести, славу, царскую власть, телесную красоту, наслаждение и другие, то с необходимостью должен существовать источник всех благ, представляющий собой нерасчлененное, совершенное и несотворенное благо. Это единство и совершенство, дающее начало бытию и являющееся его целью, функционально отождествляется с устроителем мироздания. Боэций несомненно теист, он признает существование высшего начала и бога. Иначе и не могло быть в его время. К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали: "Религиозное отражение действительного мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда отношения практической повседневной жизни людей будут выражаться в прозрачных и разумных связях их между собой и природой" 4.
Однако теизм Боэция особого свойства, он имеет ярко выраженную рационалистическую окраску. Для философа бог - это первопричина бытия, совечная миру, чистый разум и высший закон мироздания. Лишь изредка у Боэция проскальзывают попытки отождествить его с надмирной личностью, что так характерно для христианства, но они практически не получают развития. "Последнему римлянину" поэтому глубоко чужда идея творения богом {108} мира из ничего - одна из определяющих в христианской доктрине.
Бог, в понимании Боэция, находится как бы внутри мира, а не над ним, поэтому взаимодействие бога со всем сущим и с человеком, который является органичной частью мироздания, есть естественная, природная связь и в ней не может быть творца и твари, господина и раба, даже судьи и ответчика (несмотря на то что в заключительных словах "Утешения" слово "судья" применительно к богу употреблено). Однако, по Боэцию, бог не заставляет человека отвечать за свои поступки ни в его земной жизни, ни после смерти **. Связь между богом и человеком в боэциевой системе мира, по существу, безличностна и выражает отношение между высочайшей и более низкой ступенями совершенства, не исключая, а скорее даже утверждая возможность для человека как носителя разума вернуться к его первоисточнику, снова слиться с чистейшей рациональной субстанцией. Эта связь и есть широко понятая судьба, судьба мира, всего сущего и человека.
______________
** Вспомним, что идеи греха и ответственности за него, божьего суда исключительно важны в христианстве.
Боэций как бы возвращает нас к классической стоической концепции всемирного закона - логоса, действующего и как природа, и как судьба, связующего естественной детерминацией все сущее, но пропускает ее через призму платоновских представлений. В человеке, несущем в себе частицу мировой души, оживляющей космос, непреодолимая тяга к первоначалу приобретает форму стремления к благу как к внутренней цели философско-теологического познания.
Своеобразный сплав стоицизма и платонизма порождает у Боэция оригинальную картину действия судьбы, которой предстояло утвердиться в средневековой культуре. Как представляется, именно "последнему римлянину" на пути рациональных поисков, а не соединения догмы и мистических озарений удалось логически примирить всезнание высшего разума, судьбу и свободу человеческого выбора, справиться с задачей, которую последовательно не мог разрешить Августин, основываясь на принципах христианской теологии.
По мысли автора "Утешения", высший разум, отождествленный им с высшим благом, несет в себе образ мира, в соответствии с которым он формирует, как ма-{109}стер, мироздание. Боэцию гораздо ближе идея бога-демиурга, устроителя, столь показательная для платоновской традиции, чем идея бога-творца. Поэтому в "Утешении" бог "упорядочил громаду хаотической материи" 5. Все в мире сохраняет единство, целостную соразмерность, упорядоченность, взаимосвязь. Посредницей между первообразом, миром чистых форм и природой является мировая душа, вращающая небо, уподобленное высшему архетипу. Проистекшая из первоначала, она стремится к нему же вернуться.
Сохранение единой формы мира и сочетание составляющих его элементов (огонь, воздух, земля и вода), бытие мироздания и каждой его частицы определяются их целенаправленностью к благу, которая реализуется, с одной стороны, в силу невозможности избежать линии судьбы, а с другой - вследствие существования в мире необходимого закона, которому подчинено все сущее. Эти представления вытекают из двух аспектов боэциевой трактовки блага.
За плечами автора "Утешения" несколько веков поисков античными философами того, что есть благо, споров, есть ли оно наслаждение, как полагали Эпикур и его последователи, или отказ от всех внешних атрибутов счастья в поисках духовной свободы, как считали стоики, или торжество высшей разумной природы, воплощенной в добродетели, как утверждал Аристотель. Пожалуй, у Боэция можно так или иначе обнаружить все эти мотивы, кроме эпикурейских. Но в интерпретации высшего блага он оказывается связанным наиболее тесными узами с платонизмом, отождествлявшим благо с высшей ступенью в иерархии бытия. Благо детерминирует единство и тем самым бытие сущего. Благодаря его направляющей и связующей силе оказывается возможным существование отдельных вещей, их относительная устойчивость и взаимосвязанность и в конечном итоге их сущность - то, что делает вещь именно этой, а не другой вещью. В то же время благо, как считает Боэций, определяет направленность и форму всего сущего, стремление бытия к единой цели, а именно к высшему разуму. В наибольшей степени это относится к человеку.
В боэциевой вселенной, конструируемой им по образу космоса, представленному в платоновском "Тимее", ничто не может быть чуждым благу, все сущее наделено им в большей или меньшей степени. Поэтому зло есть не что иное, как иллюзия, ибо оно, будучи лишено блага, реаль-{110}но не существует, а только кажется злом несовершенному человеческому разуму, который не схватывает глубинных причин и связей вещей. Для Боэция совершенно чуждо острое психологическое переживание противостояния добра и зла, столь показательное для христианства и в особенности для Августина, находившегося под влиянием манихейства **, абсолютизировавшего два мировых начала - добро и зло.