Атмосфера рока, судьбы, неизбежности, окутывающая человека, поглощенного земными заботами, рассеивается, как только он вверяет себя заботам мудрости. Быть по-настоящему счастливым, могущественным, жить, не опасаясь ударов судьбы, можно только за оградой познания, устремленного к высшему разуму, и самосовершенствования. И когда Боэций писал: "Никогда Фортуна не сде-{129}лает так, чтобы принадлежало тебе то, что отделено от тебя по природе" 25, он имел в виду не только внешние блага, но и духовную суть человеческого существа, которое осуждает или оправдывает свою жизнь, являющуюся точкой в безграничном движении бытия.
Средство достижения блаженства не нищета духа, но его исключительное богатство. Не ограниченное благоразумие, но истинная мудрость, не пассивная добродетель, но нравственная устремленность ведут человека к счастью. Чтобы преодолеть несчастья, человеку надо стать совершеннее, чем сама судьба. Только тот, кто постоянно находится на вершине своей души, может стать действительно счастливым. Оптимизм Боэция - это не поверхностный оптимизм человека, не ведающего последствий своих поступков, но оптимизм мудреца, сознающего всю меру своей ответственности перед жизнью и будущим. И в этом огромная нравственная сила его "Утешения".
Боэциеву концепцию провидения и судьбы в отдельных составных частях можно отождествить с постулатами того или иного философского учения, но, спаянные воедино, они образуют оригинальное и стройное целое. Боэций, как представляется, весьма далек здесь от христианства, приход к которому казался бы вполне закономерным и естественным в его время и в его положении. Однако, отталкиваясь от платоновской концепции мироздания, от стоического учения о логосе, пройдя через горнило мистической диалектики Плотина и Прокла, Боэций отобрал из них лишь наиболее созвучное его своеобразно рационалистическому взгляду на мир.
Особое влияние на средневековую культуру оказала та часть учения Боэция о провидении в судьбе, которая была посвящена непосредственно Фортуне. Фортуна - это еще один, кроме Философии, аллегорический образ "Утешения", приобретший исключительную популярность в средневековой и ренессансной Западной Европе.
Фортуна поначалу выглядела явно инородным элементом в христианской картине мира, подчиненной непреложной воле всезнающего, всемогущего бога. На первых порах богословие повело против капризной богини счастья и удачи решительную борьбу, продолжая, впрочем, ту же тенденцию, которая в полной мере проявилась в позднеантичном стоицизме и неоплатонизме, поскольку их представления о всеобщей причинности и абсолютно благом разумном, хотя и безличном промысле-провидении, оп-{130}ределяющем миропорядок, не оставляли места для действия сил слепых, неупорядоченных, воплощением которых всегда была Фортуна. Христианский теолог Лактанций объявил ее злым и коварным духом. По его утверждению, самой по себе Фортуны не существует. Сходное мнение высказывали и другие христианские писатели (Тертуллиан, Иероним, Павлин из Нолы), считавшие Фортуну лживой и пустой фантазией язычников. Отцы церкви стремились изгнать из круга привычных представлений образ капризной, никому не подвластной богини, несовместимой с христианской концепцией единого бога-творца и господствующего в мире божественного промысла.
Августин противопоставил бесцельной, неразборчивой в действиях Фортуне концепцию бога как истинного "виновника и подателя счастья... раздающего земные царства и добрым и злым. И делает он это не без разбора и как бы случайно, поскольку он есть бог, а не Фортуна, но сообразно с порядком вещей и времен - порядком для нас вполне сокровенным, а ему вполне ведомым" 26. Все происходящее, полагал гиппонский епископ, строго обусловлено, поэтому так называемые "случайные причины" (принимаемые несведущими людьми за Фортуну) на самом деле есть "сокрытые причины", действие которых подвластно воле истинного бога или некоторым духам (вспомним, что Боэций, также отрицавший наличие слепого случая, обосновывал это порядком природы, а не волей всевышнего).
Однако эта, казалось бы, всеразрушающая критика христианскими теологами античных представлений о Фортуне все же не помешала этой капризной богине проникнуть затем в систему средневековых представлений о мире и человеке. Это произошло во многом благодаря Боэцию. Представленные им в "Утешении" аллегорический образ Фортуны и его философское истолкование заняли прочное место в западноевропейской культуре средневековья и Возрождения.
Вернемся еще раз к интерпретации Боэция. Он понимает Фортуну двояко: как богиню и как мировую силу, посредством которой организуется миропорядок. "Последний римлянин" противопоставляет "вульгарному" народному представлению о Фортуне - богине с "лживым ликом", по собственной прихоти наделяющей человека дарами, "чародейке", принимающей множество обманчивых обликов, "устремляющей свой леденящий взор" или осы-{131}пающей человека ласками по своему капризу,- философский взгляд, стремящийся проникнуть в суть того, что именуется Фортуной, понять ее изменчивость как естественное проявление ее природы. Боэций отстаивает "право" Фортуны на непостоянство, сравнивая его с закономерностями природных явлений, их чередуемостью, сменой: "Ведь разрешено небу порождать светлые дни и погребать их в темных ночах, позволено временам года то украшать цветами и плодами облик земли, то омрачать его бурями и холодами. У моря есть право то ласкать взор ровной гладью, то ужасать его штормами и волнами... Наша (Фортуны.- В. У.) сила заключена в непрерывной игре - мы движем колесо в стремительном вращении и радуемся, когда павшее до предела возносится, а вознесенное повергается в прах. Поднимись, если угодно, но при таком условии, что ты не сочтешь несправедливым падение, когда того потребует порядок моей игры" 27. Игра Фортуны лишь на поверхности может восприниматься как не имеющая оснований переменчивость; сущность ее та же, что и природных превращений, происходящих в мире согласно правящему им закону. Непостоянство, бренность - непременные условия существования мира и всех вещей, его составляющих. В мире с завидным постоянством совершаются перемены, так что уже и сами они становятся устойчивыми моментами круговращения природы. Согласно Боэцию, Фортуна есть проявление порядка природы в человеческой жизни. Ни одно из благ, даруемых ею, равно как и ни одно из несчастий, не принадлежит ни ей, ни человеку, они есть лишь конкретные проявления общего миропорядка, доступные людям в непосредственной данности и психологически ими переживаемые. Постоянство чуждо не только природе Фортуны, но и природе человека. "Фортуна, когда гордая десница вершит перемены жребия, несется, как стремительный Еврип **,пишет Боэций.- К тиранам, ранее устрашавшим народы, она может стать жестокой и поднимает, неверная, склоненную голову поверженного. Она не слышит несчастных и равнодушна к рыданиям, смеется над стенаниями, которые сама же и вызывает. Так она играет. Так пробует свои силы. Ей привычно совершать чудесное, делая один и тот же миг губительным и счастливым" 28. {132}