Прошедшие века облекли патиной времени образ Боэция, но и глубинах европейской культуры он продолжает жить, хотя и утрачивая постепенно устойчивые очертания, определенность облика, но сохраняясь как своеобразный символ противостояния культуры варварству, разума — насилию, как олицетворение духовной связи поколений, без которой невозможно движение человечества вперед.
Преемственность разума, духовности и добра всегда была показателем истинной культуры. Боэций доказал это и своей жизнью, и своей смертью. Возможно, не будь Боэция, история европейской культуры и не отклонилась бы от магистрального направления развития, но она явно стала бы беднее, утратив глубоко индивидуальную, яркую искру человеческого познания, стремления к совершенствованию, достоинства и мужества. Эта книга преследует скромную цель — напомнить нашим современникам о Боэции — мыслителе, труженике культуры, человеке, «связующем времена».
На рубеже времен: от античности к средневековью
Боэций (ок. 480–525) не прожил и 50 лет. Можно ли назвать эти годы «его временем»? Конечно, да. Ибо время, когда человек рождается, живет и умирает, — это единственный и невозвратимый срок, отпущенный ему в истории существования человечества. Но сегодня никого не удивят такие слова применительно к кому-нибудь, как: «опередил свое время» или «отстал от своего времени», которые подчас становятся и частью самоощущения личности. С этой точки зрения человек не всегда живет точно в «своем» времени, особенно человек выдающийся.
Боэция потомки называли «последним римлянином», тем самым подчеркивая его нерасторжимую связь с эпохой, к моменту его рождения уже ушедшей. Он как бы замыкал отрезок истории, принадлежавший еще недавно великой и могущественной римской цивилизации, был ее последним олицетворением и носителем. Боэций, как оставшийся в одиночестве оркестрант в «Прощальной симфонии» Гайдна, сыграв заключительный аккорд, должен был погасить свою свечу и покинуть сцену, некогда освещенную, наполненную прекрасной музыкой, чтобы оставить ее темной и немой, унося с собой затихающие отзвуки погибающей культуры.
Но ведь Боэция называли и «отцом средневековья», тем самым причисляя его к творцам нарождавшегося мира, следовательно, и сам этот мир тоже был «его временем». Боэций не только «последний», но и «первый» протянувший руку европейскому грядущему. И это был не просто жест приветствия, в руке Боэция лежали сокровища — любовно отобранные и отшлифованные знания, которые он хотел передать, чтобы те, кто придет за ним, могли не только взглянуть на мир удивленными глазами ребенка, но и проникнуть в глубины мира, используя то, что уже было понято и осмыслено до них.
Время Боэция не ограничивается годами его жизни, это целая эпоха, охватывающая последние века античности и первое столетие средневековья. Это — время гибели рабовладельческого и зарождения феодального общества. Это — время жесточайшей идейной и религиозной борьбы, попыток сохранения древнего культурного наследия и создания фундамента будущей средневековой идеологии, консолидации христианской доктрины, укрепления организационных основ церкви.
Чтобы лучше понять все то, что случилось с Боэцием в первой четверти VI в., надо хотя бы вкратце напомнить о том, что произошло на территории Западной Римской империи в предыдущие два века.
В 305 г. император Диоклетиан в зените славы и могущества отказался от власти и как частное лицо удалился в имение на берегу родной Адриатики, предоставив современникам и потомкам гадать о причинах столь странного поступка. Он оставил великую империю, простиравшуюся от Британии до ливийских пустынь, от Атлантического океана до Евфрата, в мире и благоденствии, с четко, по-военному установленной системой управления и взимания налогов, жесткой иерархической структурой, с беспрекословно выполнявшим приказы вымуштрованным войском. После жестоких преследований упорствовавших в своей вере христиан, казалось бы, даже в душах и умах подданных самодержавного и божественного императора удалось восстановить уважение к древним богам — великим покровителям Рима, который оставался священной главой империи, «праматерью людей и праматерью бессмертных»[4], несмотря на перенесение императорской резиденции на Восток, в Никомедию.
4
Рутилий Намациан. Возвращение на родину / Пер. О. Смыки // Поздняя латинская поэзия. М., 1982. С. 284