Но вида, конечно, не подавал. «Он был балагур, – вспоминала Фая Масунова, подруга Изы. – Сплошь – шутки-прибаутки, какое-то бесшабашное веселье… Бренчал на гитаре, пел, но не свое, а что-то популярное в студенческой среде, смешное и философское тоже. В общем, веселил нас, был «своим парнем». Мы гуляли по набережной, любовались видами Волги… Они часто ходили в театр, поскольку студентам театральных училищ разрешалось бесплатно посещать спектакли…»
Летом следующего года Иза с Владимиром вновь приехала в Горький. Не только погостить у родных, но и попытаться подзаработать на съемках фильма «Фома Гордеев». Жора Епифанцев, однокурсник Высоцкого, снимавшийся в главной роли, соблазнил! Поскольку ребятам нашлось место лишь в массовке, они в основном проводили время на реке, купались, дурачились. Когда съемки закончились, гурьбой – Высоцкий, Епифанцев, Иза, Фаина и еще кто-то из киногруппы – отправились «в люди», в местный ресторан «Москва». «Тогда Высоцкий показался мне более озабоченным, – замечала Масунова. – Он, конечно же, был внимательным и галантным с нами, дамами…»
Но вместе с Изой направимся на Украину. «Киев – отличный город, я там не раз бывал, у меня там родня живет, люди хорошие», – подбадривал ее Высоцкий. Еще бы, не зря же киевская подруга Ирэн Высоцкой Наташа Мельниченко вспоминала: «Девушек у него тут было много: парень видный, бойкий, веселый, остротами так и сыпал, великолепный рассказчик, анекдотов знал несчетное количество…»
Расставание было тяжким. «Вокзал, – вспоминала Иза, – был затоплен моими слезами. Я стояла, вжавшись в стену, а Володя, упершись ладонями, отгораживал меня от всего мира. И я ужас как ревела. И мы ужас как целовались. Поезд вздрогнул, и я, окончательно обессилев, вжалась в угол полки, уносясь в далекое, в страшное, в разлуку».
Жить в Киеве дебютантке, естественно, было негде. Дирекция недолго думая пристроила новенькую в свободной комнатушке (то ли бывшей гримерке, то ли кое-как обустроенной кладовой) в помещении театра.
В тех же условиях (вернее, вовсе без оных) по соседству обретался еще один начинающий актер Паша Луспекаев (будущий незабвенный таможенник Верещагин из «Белого солнца пустыни»). В один из своих наездов к молодой жене пылкий Высоцкий едва не подрался с темпераментным Луспекаевым (гремучая смесь кровушки мамы-хохлушки и отца-армянина), когда тот от скуки, одиночества и неопределенности, изрядно приняв, стал ломиться в двери к симпатичной рыжеволосой соседке, ласково называя ее «киской», «рыбкой» и пр. Ситуация анекдотическая. То есть с точностью наоборот. Или как в будущей песне Владимира:
Примерно таковым было нечаянное знакомство Высоцкого с Луспекаевым, переросшее затем в крепкую мужскую дружбу.
Как рассказывала Иза, рядом с ее «жилплощадью» был кабинет заведующего труппой Дудецкого, в котором имелся телефон. Уходя домой, завтруппой оставлял Изе ключ и подмигивал: давай, мол, пользуйся, пока я добрый!
В коммуналке на Первой Мещанской телефонный аппарат был намертво закреплен в общем коридоре, и, как вспоминала Нина Максимовна, во время долгих ночных переговоров с Киевом сыну приходилось накрываться с головой подушкой, чтобы не дай бог не потревожить соседей. Может быть, именно с тех пор Высоцкий и испытывал особо трепетные чувства к анонимным телефонисткам междугородней связи – 07?..
В Киевском театре Изу, как водится, восприняли по-разному. Ветеран сцены Александра Смолярова ее попросту не замечала, с трудом вспоминая «угловатую девчушку с острым носиком, которая ничем особенным никого не сразила». Тогдашнюю приму Мальвину Швидлер радовало, что новенькая актриса была «не пижонкой, не высокомерной и в то же время, держась особняком, никогда не вникала ни в какие театральные дрязги, сплетни». К этой характеристике Мальвина Павловна добавляла: «Несомненно, очень талантливый человек». А вот внимательный к женской красоте хранитель театрального музея Сергей Иванович Филимонов запомнил, что Иза каждый день приходила на репетиции с новой прической, и режиссеры всякий раз встречали молодую актрису ехидным вопросом: «Какой же прической вы нас сегодня порадуете?..»
Но молодую актрису вскоре «порадовали» врачи: «Вы беременны, голубушка».
Иза тут же помчалась в Москву. Испуг, смятение, стыд – все это как обрушилось, ревела она в три ручья. «Живу в театре, официально замужем за одним, люблю другого и жду от него ребенка… Мы смотрели друг на друга, потрясенные. Решили: аборт». Через десять дней Иза вышла из больницы, получила десять нежных писем и две телеграммы от Высоцкого. Уехала в Киев и снова начала работать.